Четыре года за восемь пуговиц

Моше Зальцман. Меня реабилитировали┘: Из записок еврейского портного сталинских времен/ Пер. с англ. М. Ланда. – М.: Русский путь, 2006, 264 с.

Что можно добавить к воспоминаниям о сталинском терроре, особенно после Солженицына, Шаламова, Разгона, Евгении Гинзбург? Однако путь еврейского портного Моше Зальцмана (1909–2000) до подвалов НКВД и архипелага ГУЛАГа оказался еще сложнее и извилистее, чем у них. Если Шаламов и Солженицын с рождения другой такой страны не знали, то для автора этой книги СССР поначалу был «страной грез», Землей Обетованной. Зальцман приехал в Советский Союз как политэмигрант в 1933 году. До этого жил во Франции, а еще раньше – в Польше, где в 15 лет проникся революционными идеями.

Так что его мемуары – во многом взгляд «человека со стороны», поначалу восторженный, даже благоговейный: «Как хороший еврей, приехавший в Израиль, идет к Стене Плача, так и я пошел на Красную площадь и стоял в долгой очереди в Мавзолей Ленина, чтобы видеть бальзамированное тело творца Революции». Но скоро ликование от приезда «в Москву! в Москву!» сменилось отрезвлением. В Париже рассказы о голодающей России казались лживой буржуазной пропагандой, но московский перрон встретил французского коммуниста толпой «крестьян, мужчин, женщин и детей, грязных, в лохмотьях, сидящих на корточках на земле┘ Откуда они?.. Почему скитаются, бездомные и голодные, в то время как рабочие руки нужны в хозяйстве!.. И это – после триумфального завершения Первой пятилетки!»

Со временем подобных вопросов и восклицаний возникало все больше. Вот собрание на фабрике в Киеве, где Зальцман работал портным: первый секретарь фабричного парткома, украинец, избран членом руководящего органа КП(б) Украины. «Все выступающие восхваляют его как человека, который вышел из украинских кадров. Все восхваляют мудрую политику Иосифа Виссарионовича Сталина. Моя интернациональная совесть не могла принять это. Я сказал: «Я не могу понять, почему мы так рады тому, что новый секретарь вышел из украинских кадров. Разве сотни тысяч евреев, русских и татар, поколения которых жили на Украинской земле и вместе с украинцами боролись против банд Петлюры и белополяков, не являются такими же «нашими»? Или случай с работницей той же фабрики, попытавшейся вынести восемь пуговиц, чтобы поменять на молоко детям. Ее отправили в лагерь на четыре года. «Мягкое обращение с людьми, – говорил я сам себе, – не научит их видеть в общественной собственности священную собственность». Но внутренний голос вопил: «Так нельзя! Нельзя бросать каждого в лагеря!»

По мнению редактора книги и автора предисловия Евгения Рашковского, она «может послужить для нынешнего читателя (особенно для молодого читателя) как бы тройным учебником». Так и есть. Во-первых, она рисует картину трех исчезнувших миров – уничтоженного фашистами мира восточноевропейского еврейства, мира европейского революционного движения первой половины ХХ века и мира советской цивилизации 1930–1950-х годов. Во-вторых, это учебник социального познания: как и почему коммунистическая идея захватила миллионы евреев и неевреев? И, наконец, наука выживания в самых невыносимых, невозможных обстоятельствах. Например, на допросах в НКВД: следователь «поднимает свой огромный кулак. «Погляди, – говорит он. – Рабоче-крестьянский кулак!» И его кулак опускается мне на голову. Падаю. И все трое пинают меня ногами, топчут меня, изрыгая самую грязную ругань┘ Открыл глаза – лежу в луже крови┘» «Подпиши бумагу <признание в шпионаже в пользу «панской Польши». – Г.З.>, и пойдешь в лагерь более или менее похожий на самого себя... Если не подпишешь – умрешь под следствием┘ Самые большие люди, величайшие военные руководители ломались здесь и делали то, что требовало НКВД», – уговаривает другой, «добрый» следователь. Многие поступали именно так, и кто осудит их, измученных пытками и страхом за родных и близких. Альтернативы просто не было, но┘ «Я ответил, что скорее умру, чем оскверню свое имя и плюну на свое коммунистическое прошлое. На это он не сказал ничего». Принципиальный человек Моше Зальцман.