Майя Крылова Он ставит спектакль не о нравах Средневековья, а о наших иррациональных комплексах. В череде картинок-эпизодов, смонтированных встык, искусно накапливается сценическая энергия, которая, по замыслу, фонтаном брызнет в финальных (оба раза у виселицы) эпизодах двух действий. В ломаных линиях танца сталкиваются лбами импульсы сексуального садиста Клода Фролло, Эсмеральды (естественность с улицы), бездушного самца Феба и Квазимодо, урода с душой принца, с вечно поднятым к уху кривым плечом. Сценография Рене Аллио (с дырками в сценическом подиуме, из которых, словно крысы, вылезают жители парижских клоак), шестидесятнические костюмы от Сен-Лорана - все это хоть и несколько ностальгически, но впечатляет. Пети зрелищно делает массовые сцены: толпа всего лишь перемещается в простых скольжениях справа налево или нехитро полуприседает по шестой невыворотной позиции, а зрителям кажется, что зомбированное самим собой людское стадо буквально прет со сцены на зал. Но кордебалет Большого не проявил в полной мере идеи Пети.
Солистам дана гораздо более сложная лексика: она рассчитана на универсальных артистов, владеющих и классикой, и современным танцем. Николай Цискаридзе, полюбившийся Пети после совместной работы в "Пиковой даме", с детства мечтал станцевать Квазимодо. Правда, в кулуарах пресс-конференции хореограф обмолвился, что Николай уж слишком страстен в работе и приходится все время его сдерживать. Вкладом Светланы Лунькиной-Эсмеральды стали красивые ноги, грация козочки и опробованное в ее недавнем "Лебедином озере" настроение "невинного эротизма". Ян Годовский хорошо продумал роль Фролло, усвоив, что в балете Пети не нужна эмоциональная показуха. На партию Феба утвердили златокудрого и робкого Александра Волчкова, отчего нахальный капитан предстал неопытным гимназистом, впервые в жизни обнимающим девушку...
Театру был дан спектакль с латинской внятной формой, с ясным чувством меры. Но у нас французскую сдержанность на сцене считают тамошним органическим пороком. И смотрят свысока на премьеров Парижской оперы: мол, они не умеют играть. Наши танцовщики не учли, что чем жестче исполняешь "Собор", тем он будет выразительнее. Почти никто не пожелал вникнуть в отстраненную манеру Ролана Пети, у которого эмоция, сколь угодно густая, всегда закована в рациональный жест, а его символические оппозиции "бог-дьявол" и "тело-душа" нуждаются не в открытых, а в подспудных страстях. В ГАБТе, как всегда, бросились вскрывать психологическую подоплеку и станцевали зарубежную хореографию с горячим русским акцентом. Подобный мелодраматический пафос ближе к литературному первоисточнику. И сетовать на замену экспрессии "драмбалетом" не хочется, потому что бесполезно. У нас в балетных школах до сих пор не учат современному танцу. При всех стараниях постичь хореографию "Собора" моторная память тела толкает российских танцовщиков в привычное классическое русло. Да и не пришьешь два столетия одной балетной традиции к привычкам другой. Вот и Пети не смог, хотя старался, взывая на репетициях: не производи романтизм, не дави на темперамент. Все равно артисты Большого сделали "Собор" более наивным, чем он есть.
