Сергей Соловьев У выставки с названием "Неопознанный художественный объект" два подтекста, которые то сходятся, то расходятся друг с другом. И в этом весь ее парадокс и прелесть. С одной стороны, картины 20-х годов, привезенные из провинциальных музеев (Пермь, Вольск, Иваново, Самара, Омск) и предоставленные частными коллекционерами, прямо-таки вопиют к эксперту: "Угадай, кто я!" Ради идентификации создан специальный совет, который по идее все расставит на свои места - где Машков, где Ларионов, а где Попова. Искусствоведение наружу. Впрочем, вряд ли стоит ожидать каких-то очень серьезных атрибуций. Большее, на что рассчитывают организаторы, так это на подобие опросника, где каждый из уважаемых искусствоведов выскажет свое мнение: не фальшак ли, какого круга, интересна ли вещь сама по себе. Короче говоря, долгий и мучительный процесс называния на вернисаже не случился и вряд ли случится в ближайшую неделю (если учесть к тому же, что почти три четверти века эти переправленные в провинциальные музеи картины мало-мальски осматривались хранителями).
Это, однако, не мешает почувствовать себя знатоком авангарда (зря, кстати, кураторы не положили книгу отзывов для мнений "дилетантов"). Игра в угадайку - любимое занятие студентов - возбуждает посетителей: одни пытаются получить подсказку по краткой табличке (одна, например, сообщает, что некий мужской портрет найден на помойке во дворе дома Машкова; уж не Маков ли?), другие заглядывают на подписи (в углу ивановского портрета чернеет буква "А"; верный путь к Анненкову), не возбраняется даже картину повертеть. В некоторых случаях владельцы уже предложили свои версии (особенно замечательна версия хозяина картины с изображением раскидистой пальмы - это художник Пальмов). Известно, чем больше скрыто, тем пристальней разглядывание. И в этом плане Марина Лошак верна себе: музей должен интриговать, иначе он превратится в болото.
Тем, кого утомляют антикварные игры, предложено просто смотреть. Здесь очень уместно вспомнили фразу Ларионова об идеальной выставке без имен: "Пускай критика и публика обращают внимание на произведения прежде всего". Иными словами, авангард грезил безличным искусством - попробуйте и вы отвлечься от брэндов и гуру, взглянуть на картины без тех тысяч долларов, которые маячат за именами Малевича и Гончаровой. Многие работы на Неглинной и впрямь кажутся отзвуками от сотен натюрмортов, примитивистских пейзажей и кубистских портретов, что писались в мастерских ВХУТЕМАСа и ВХУТЕИНа. В этом плане революционный авангард - аналог русской иконописи: есть вершины и есть массовый продукт. Правда, на нынешней выставке ширпотреба (разных дизайнерских опытов) не встретишь.
Две парадигмы ХХ века - искусство авторское (с именами и ценами) и анонимное (либо прячущееся за анонимностью) - столкнулись и поплыли каждая в своем направлении. То, о котором мечтал Малевич - "очищенное от человечины", - ушло с мечтой о творчестве революционных масс и выслано в провинциальные запасники. Остались "великие художники" с той установкой, что нужно "определять творимое творцом" (Бурлюк). Пришло время и сосланным обуржуазиться и получить наконец паспорт с пропиской.
