0
1129
Газета Культура Интернет-версия

02.06.2003 00:00:00

Мысль о смерти

Тэги: ленком, захаров, палач


Перед началом спектакля у служебного входа в "Ленком" развернулась настоящая война брэндов. Машины, оснащенные флажками на номерах, но без мигалок даже не пускали на тротуар: ждали спикера Совета Федерации Сергея Миронова, который прибыл в сопровождении многочисленной охраны. Кроме него на премьеру пришли депутат Госдумы Валерий Драганов, писатель Михаил Жванецкий, первый замминистра культуры Наталья Дементьева, которая оставила юбилейный Петербург (!), чтобы в Москве отпраздновать собственный день рождения. Прибыли неизменный друг "Ленкома" Александр Ширвиндт, друг всех театров Михаил Куснирович, писатель-правозащитник Анатолий Приставкин.

"Плач палача" - так эффектно называется долгожданная ленкомовская премьера.

Жанр спектакля определен как "фантазия в двух частях на темы Фридриха Дюрренматта и Жана Ануя". Фрагменты известных пьес узнаваемы, но соединены умелой рукой постановщика, который для связки написал еще и несколько "сцепляющих" публицистических монологов. Сильнодействующих, впечатляющих - особенно когда в ленкомовском зале сидят те, против кого, кажется, и направлены жала его публицистических стрел (например, уже упомянутый Сергей Миронов). Про воров, которым сочувствуют и народ, и правительство, про то, что "сегодня наша власть представляется созидающей", что "детей надо сейчас отправлять подальше из страны" и про "быдло", которое "покорилось бесноватым ворюгам". Захаров, друг властей, одновременно - любимый и понятный народу, которого привычно воспринимать не только художником, но и политическим трибуном, тут, можно вообразить, объявил войну своей благополучной, инкорпорированной во власть публике.

Но - не в обиду Марку Захарову - в эти самые минуты понимаешь, как многого лишился "Ленком" с уходом Григория Горина, и отсутствие некоторых людей и недостаток в них чувствуется подолгу.

"Плач палача" - спектакль о смерти, а разговор о смерти не нуждается в шумных сотрясаниях воздуха, громких причитаниях. Продолжая тираду палача, который исполняет нечто вроде гимна смерти, можно сказать, что смерть тиха.

Новый спектакль Марка Захарова, разумеется, не только о смерти, но там, где речь заходит о ней, в словах героев чувствуется волнение его собственной, захаровской, мысли, его собственный - знакомый каждому - страх. Мысль о смерти - даже более интимная, нежели мысли о любви, ведь о любви так или иначе приходится думать и говорить вдвоем, а смерть одолевает в одиночестве.

Спектакль Захарова - об этом, интимном. Человек, которого мы привыкли видеть иронизирующим, многоумным, оказывается, как всякий смертный, думает о смерти. Боится ее. И не боится говорить об этом, думать вслух. И теперь, как заклинание, заставляет повторять: "Смерть добра!"

Не большой любитель камерных пространств и камерных сюжетов, Захаров всегда отличался умением даже самые сокровенные мысли разложить на разные голоса и распределить на всем пространстве большой ленкомовской сцены. Все это, вероятно, входит в набор режиссерских навыков, однако Захаров в этом - непревзойденный мастер. Вернее даже сказать: Захаров в сочетании с Олегом Шейнцисом, которого без преувеличения называют в афишах режиссером-сценографом.

Вдвоем с Шейнцисом они находят материально убедительный образ смерти, точнее послесмертия, - этакого вокзального буфета, тянущегося далеко-далеко, освещенного то мертвенно-белым люминесцентным светом, то рядом слабеньких обычных лампочек. И где-то далеко лают собаки┘ Образ не грязного, знакомого, российского, а чистенького белого запустения.

За один этот вокзал Захарову и Шейнцису можно сказать спасибо: теперь двигаться в сторону смерти как-то не так страшно - театру, сцене у нас по-прежнему принято доверять. Больше, чем журналистам и публицистам, одного из которых Захаров сделал героем и жертвой своей театральной фантазии.

Собственно, героев здесь как минимум трое: писатель, он же Орфей (Александр Лазарев-мл.), актриса, она же Эвридика (Мария Миронова), палач (Александр Абдулов). Четвертым, несмотря на эпизодический характер явлений, становится сосед, он же отец Орфея (Леонид Броневой). Житейской мудростью, трогательностью старости, реальной, естественной близостью к "описываемым событиям" герой Броневого трогает, наконец вызывая необходимую долю человеческого соучастия.

Но настоящих героев - то есть соразмерных интимности высказывания и простоте (а значит, и сложности) режиссерской мысли - пока только двое: Абдулов и Броневой.

Можно сказать: Мефистофеля, дьявола или наместника того и другого сыграть проще, чем обыкновенных людей. Что роль у Абдулова - интереснее.

Но играет он много интереснее. А главное - его игра разнообразна, многомерна, он не хорош и не плох даже тогда, когда "имеет право" стать на минуту-другую спасителем или, напротив, злодеем. Его палач вырос не на схоластике Дюрренматта или ануевских "дрожжах" - он наследует сложности и нервной организации героев Достоевского. Как и положено "нечистой силе", он является к публицисту-писателю ночью и через окно, разбивая стекло прикладом автомата. Является как простой российский киллер, мастер своего дела, ветеран труда. И в этой ночной сцене выступает как эстрадный премьер, которому не нужно тратить силы, чтобы завоевать своего единственного слушателя и зрителя. Смерть такова: или бояться, или смеяться над нею.

Абдулову постановщик доверил все шутки - от невинной финальной стрельбы в зал и финального же непрофессионального дирижирования живым оркестром - и все пространные обличительные монологи, вдруг вырывающие происходящее на сцене из метафорической глубинки в наше "здесь и сейчас".

Мысль Захарова, впрочем, не по-захаровски аполитична: в итоге личное оказывается выше общественного, поскольку Орфей выбирает Эвридику, а не борьбу с ворюгами всех мастей. В итоге же защищать обездоленных и богооставленных некому, кроме самого палача, настоятеля здешнего Чистилища и наместника дьявола.

Еще раз скажем: трудно соответствовать интеллектуальной остраненности Абдулова и насыщенной человечности Броневого.

Трудно приходится "человечку", как называет Орфея палач. Но эту трудность Александр Лазарев почему-то пытается преодолеть одним голосом, надрывая и надсаживая его. Увы, почти то же можно сказать и о Марии Мироновой, красавице, которой красота скорее мешает, чем помогает. Ей не надо тратиться, чтобы понравиться. И ее, и его, молодого Лазарева, игра - достаточна, чтобы ее оценили глянцевые журналы, но она, к сожалению, несоразмерна замыслу создателей. Даже когда Эвридика уходит навсегда, слез нет.

Слезы, так необходимые самой грустной теме, подступают к горлу, когда Броневой с нарочитой невнятностью "бормочет" про скромный обед в маленьком ресторанчике, обед за 12 франков "с копейками" и о том, что жизнь прекрасна, несмотря ни на какие невзгоды. И поскольку она так хороша, умирать снова становится страшно.


Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Зеленые сертификаты стали драйверами углеродного рынка

Зеленые сертификаты стали драйверами углеродного рынка

Ярослав Вилков

Эксперты поговорили о климатической повестке в России на языке биржевых инструментов

0
757
Битва за трубы

Битва за трубы

Виталий Барсуков

Как захватывали «Свободный Сокол»

0
1780
Экономика РФ лишилась объективных индикаторов ее состояния

Экономика РФ лишилась объективных индикаторов ее состояния

Михаил Сергеев

Предприятия объяснили, почему отказываются от инвестиционных проектов

0
2297
Адвокаты выработали правила общения с правоохранителями

Адвокаты выработали правила общения с правоохранителями

Екатерина Трифонова

Статус спецсубъекта не спасает от недоброжелательного отношения процессуальных оппонентов

0
1738

Другие новости