Юбилей за роялем

– Александр Владимирович! Не про юбилей – сперва по хозяйству вопросы. На днях в Москве из-за аварийного состояния чуть не закрыли Московскую консерваторию. А как обстоят дела у вас в Петербурге?

– Здание Московской консерватории давно находится в плохом состоянии. Мы года три назад обсуждали это на ученом совете. Дело в том, что здание находится частично над так называемыми Воронцовскими винными погребами. Там огромные катакомбы. Здание оседает. Насколько я помню, нам тогда говорили, что только 30% здания находится в более приличном состоянии. Я думаю, что сейчас все гораздо хуже. Ремонт Большого зала надо было, это уж точно, года три-четыре назад начинать. Я не знаю, каким образом мы сможем подойти к 2007 году – к Конкурсу Чайковского. Дело становится весьма опасным.

Хотя питерская консерватория постарше, здание ее находится в лучшем состоянии. Как и со зданием Московской консерватории, в Петербурге практически ничего не делалось. Тем не менее сама коробка – в более или менее приличном состоянии. Вся драма состоит в росте консерватории, которая работает в тех же помещениях, в которых была построена. Мы сейчас готовим программу стратегического развития консерватории к 150-летию. Надо рассмотреть возможность строительства нового – современного – корпуса. Неудобно, что мы находимся в особо ценном с точки зрения архитектуры объекте, который нельзя изменять.

– Не мешают ли реконструкции Петербургской консерватории работы, которые сейчас ведутся по Мариинскому театру и Большому?

– Естественно, сегодня они забирают львиную долю всего бюджета, который имеет Федеральное агентство по культуре. Но поскольку мы сейчас только занимаемся планированием реконструкции и ремонтных работ, я надеюсь, что мы разойдемся. И Мариинка успеет что-то построить. Конечно, одновременно государство не потянет такие проекты. Хотя у нас гораздо скромнее аппетиты, но не менее необходимые, а в чем-то, может, и более. Нам нужно отремонтировать классы, мы должны поставить новый орган, нужно где-то изобрести репетиционный зал.

– Что касается Конкурса Чайковского, отсутствие или наличие помещения – это главная на сегодняшний день проблема конкурса? Вы, к слову, стали художественным руководителем конкурса, о чем говорили около года назад?

– Были такие слухи, но это неправда. Я не руководитель, я просто в составе рабочей группы. Но вопрос помещения – конечно, один из важнейших. Представить себе Конкурс Чайковского без Московской консерватории, без Большого зала – это тяжело.

– Это же такой шанс для Санкт-Петербургской консерватории. Я уже не говорю о том, что Дом музыки в какой-то момент предложил свои помещения для проведения конкурса?

– Полтора года назад я сам предложил провести какой-то конкурс, по любой специальности, в Петербурге в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств, чтобы еще раз не переносить и не срывать конкурс. Важнее, чтобы он просто состоялся.

– Интересно, что в мире – великое множество исполнительских конкурсов, но нет никаких композиторских состязаний. Как же вы, композиторы, понимаете, кто сегодня первый в России, кто – второй?

– А мы и не понимаем. Кто сказал, что понимаем? Хотя, конечно, каждый думает о себе лучше, чем есть на самом деле. А бывает, что он и прав. Время расставляет по местам и время – разное в каждом случае. Но я думаю, что композитор – плюс-минус процентов 15–20, – если он реально мыслящий и не страдает манией величия, правильно определяет, может он остаться в памяти народной или нет.

– Сегодня мы возвращаемся к традиционной практике, когда композитор пишет по заказу – государственному или частному, чаще, правда, зарубежному. «Русский реквием» – как раз пример госзаказа...

– Заказ стимулирует. Реквием, например, надо было быстро писать, хотя сам я делать этого не собирался. И работать было интересно. Иногда очень что-то хочется писать, и это хуже получается, чем то, что пишется на заказ.

– Не задумывались ли вы о том, что сама музыка, ее сочинение может оказаться конечным. Нот ведь всего только семь┘

– Нот все-таки не семь, а 12, если считать полутона. Вариантов исполнения – такое же бесконечное количество, как и самой нотографии. Соединение этих двух компонентов дает бесконечность вариантности.

– А сегодня много желающих учиться композиции? Ведь для этого, на мой взгляд, нужна невероятная наглость. Захотев почитать, мало кто будет хвататься сразу за Достоевского или Толстого, все время наваливаются книги новых писателей, они все по уши в рейтингах, а с музыкой – не так. Тут первым делом на помощь приходят шлягеры, будь то Моцарт или Бах┘

– В общем, много. Пока что. И слава Богу. Но конечно, многие думают, что легко и достаточно написать несколько мелодий или пару песенок – и ты уже композитор.