Марина Гайкович
Александру Рудину и оркестру Musica Viva повезло: хотя и редко, но меценаты их поддерживают.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
-Александр Израилевич, программа фестиваля сосредоточена в основном вокруг меценатов XIX – начала XX века. Неужели сегодня меценатов нет?
– Есть, даже у нас в стране, хотя и меньше, чем за ее пределами. Наверное, это связано с интересом к академической музыке, может быть, даже с уровнем культуры. Так сложилось, что у нас в стране были выдающиеся примеры композиторских и исполнительских школ, но сказать, чтобы наш народ повально интересовался академической музыкой, нельзя. Поэтому и меценатов в среднем на душу населения приходится меньше, чем в Европе, где все с детства поют и играют на блок-флейтах. На Западе развитие меценатства было связано с развитием капитализма, с суперприбылями, но одновременно были люди, которые интересовались искусством. У нас интересы немного другие.
– Между меценатом и спонсором есть различие?
– Думаю, да, и немалое. Спонсор – это человек, для которого помощь артисту или коллективу – это часть его бизнес-политики, потому что так делают люди его круга, и он всегда ожидает отдачу от этих средств. Что касается меценатства, то здесь более личностное отношение сторон. Меценат, как правило, хорошо разбирается в том, на что он дает деньги, может быть, он даже знает лично артиста, ему симпатизирует (как правило, это так), и именно ему он хочет помочь. И при этом не оговаривается, каким шрифтом нужно напечатать его имя на афише.
– В жизни оркестра Musica Viva участвовали меценаты?
– Да, нам иногда везет, на нашем пути нечасто, но попадаются такие люди. Без них такие фестивали были бы невозможны. И я бы назвал их поддержку скорее меценатской, чем спонсорской, ведь это негромкие мероприятия, они не дают серьезной отдачи средств или какой-то бешеной рекламы. Вообще я считаю, что чем меньше, камернее мероприятие, тем более оно подходит меценату. Это не Олимпийские игры или какие-то громкие музыкальные проекты, когда выделяются и государственные деньги, и спонсорские: деньги к деньгам, как говорится.
– А государство, по-вашему, больше спонсор или меценат?
– Ни то, ни другое. В каком-то смысле государство было меценатом в советское время, оно действительно давало деньги, но с сильной идеологической оглядкой. Государству тогда необходимо было доказать, как при социализме все правильно и хорошо работает и какая при социализме возможна высокая культура. Потом это перестало быть важным, и теперь никому ничего доказывать не надо, и государство практически не помогает. Вернее, помогает очень известным большим коллективам, и если делает это, то по полной программе. Считается, что все остальные сами выживут. Или не выживут – это мало кого из государственных чиновников заботит.
– В проектах оркестра Musica Viva часто участвуют иностранные музыканты. Как относятся западные солисты к приглашениям выступить в России?
– По-разному. Лет 15 назад приехать сюда было экзотическим мероприятием, теперь же западные солисты не знают, как смотреть на гастроли у нас в стране. Всем хорошо известно, что некоторые организации способны платить огромные гонорары артистам – такие, какие они получают у себя. Поэтому бывает трудно объяснить своим иностранным коллегам, что у нас нет денег, чтобы платить им, скажем, 10 тысяч долларов или больше. А им, в свою очередь, это не очень понятно, им кажется, что если кто-то приехал и получил эти 10 или 20 тысяч долларов, то это значит, что у нас так всем платят. Это не так, поэтому в результате приезжают те, кому это интересно творчески. А время моды на Россию уже прошло.
– Как вы относитесь к ситуации, когда приезжает неизвестный западный исполнитель, его представляют как звезду, а на деле оказывается, что он весьма посредственный музыкант?
– Наше время – время громких слов, и если послушать, что говорят или пишут, то вокруг нас одни звезды: все преувеличено, все кричит. И это нездорово. А звезды создаются рекламой, маркетингом и отчасти звукозаписывающими фирмами, поэтому когда приходишь в зал и слушаешь живое исполнение, то далеко не всегда оно соответствует той рекламе, которая концерту предшествует.
– Вы осуществляете массу проектов с музыкантами-аутентистами. Можете сказать, что стиль игры Musica Viva аутентичный?
– Я бы сказал, что он скорее полу-аутентичный. Инструментарий (аутентисты отличаются тем, что играют на исторических инструментах с жильными струнами. – «НГ») – это, конечно, важное дело, но все-таки самое главное – это отношение. Для меня главное не в условности типа выбора инструментов (хотя мы несколько программ сыграли на инструментах с жильными струнами), а в отношении к исполнению. Я нас отношу к аутентичным исполнителям в том смысле, что мы стараемся абстрагироваться от исполнительских штампов. Я стараюсь понять, что же написано в нотах и что же хотел автор. Вот в этом смысле я беру на себя смелость, чтобы сказать, что мы стараемся быть аутентистами во всем.
