Марина Гайкович
Красноречивые жесты дирижера выдают весьма властную натуру.
Фото Алексея Калужского (НГ-фото)
Грандиозной Торжественной увертюрой Рихарда Штрауса открыл свой персональный абонемент в Доме музыки Александр Лазарев. Всеядный дирижер, который одинаково успешен и в оперных постановках (в прошлом – дирижер Большого театра), и в интерпретации сложнейших опусов новой музыки, взял весьма недвусмысленный тон: мощное звучание Национального филармонического оркестра России с непременными для торжественных увертюр (вспомним хотя бы Чайковского) фанфарами в зале, казалось, пробьет стены Дома музыки и достигнет как минимум Москвы-реки. Лазарев, уже не раз выступавший в этих стенах как приглашенный дирижер, в этом сезоне получил в распоряжение три оркестра: НФОР, Российский Национальный оркестр и «Новую Россию», что только усиливает интерес к этому абонементу.
Программа первого концерта была целиком посвящена не то чтобы неизвестной, но малоиграемой музыке Рихарда Штрауса. В компании с пресловутой увертюрой шел Скрипичный концерт, солировала в котором молодая, но уже довольно известная и в некоторой степени даже востребованная Алена Баева. Стоит добавить, что скрипачка к тому же весьма талантлива и очень хорошо обучена (чего стоит Шостакович в ее исполнении, пылкий и стонущий). Прошедший же концерт продемонстрировал, к сожалению, что и Баева поддалась разрушительному влиянию нового веяния исполнительского искусства молодой российской поросли, имя которому – игра по нотам. Конечно, можно предположить, что этот, в общем, нерепертуарный концерт (требующий много сил, но при этом не такой выразительный, как многие другие собратья по жанру) скрипачка учила специально для этой программы. И в ноты почти не смотрела, они стояли так, для подстраховки. Но подобная подстраховка – это всегда свидетельство недоученности, влекущее за собой непременные последствия типа огрехов в интонации с первых же тактов или совершенного отсутствия слияния с музыкой (в паузах Баева просто не знала, куда себя девать). Хотя, признаем, что лирическая канцона во второй части, да и скерцозный полет в третьей были весьма успешны.
Во втором отделении Лазарев продемонстрировал еще одну грань своего таланта – ораторскую и лекторскую. Блеснув эрудированностью, в легкой и живой манере он сделал интереснейшее вступление к «Домашней симфонии» Штрауса, в одну минуту «заткнув за пояс» все еще бытующий на сценах концертных залов образ лекторши в шали или платье с блестками, с поставленным голосом и непременным блокнотиком в руках. Игриво и вместе с тем профессионально Лазарев обозначил ключевые моменты этого удивительного произведения, в котором композитор со всей возможной живописностью рассказал об одном дне из жизни своей семьи. При этом ассоциативный диапазон его речи простирался от Пушкина до отдельных сопрано из Большого театра, которые в свое время грозили не дожить до конца спектакля, но и сегодня здравствуют и даже справляют юбилеи. Более того, Лазарев подкрепил свой спич музыкальными примерами, вызвав различные чувства на лицах и в душах музыкантов: от раздражения и смущения – по одному ведь при всем зале заставляет играть – до совершенного очарования. Оркестру после этого, собственно, ничего не оставалось, как с достоинством прожить один день из семьи Штраусов, с гамом ребенка, открытыми, по выражению Ромена Роллана, дверьми спальни, ссорами и примирениями и совершенно четким понятием о том, кто в доме хозяин: композитор, хотя и посвятил партитуру горячо любимой жене и ребенку, в коде оставил место только для себя любимого. Лазарев тем самым (вспомним начало концерта) показал, кто в другом Доме хозяин, по крайней мере – на один вечер.
