Наталия Сурнина  |
| Покровский был мудрецом. Фото РИА Новости |
В Камерном музыкальном театре им. Б.А. Покровского проходит фестиваль спектаклей легендарного оперного режиссера и основателя театра. Традиционно он начинается в день рождения Бориса Александровича и продолжается до середины февраля. За свою долгую жизнь Покровский поставил 143 оперы в СССР и за рубежом, на лучших сценах, в лучших театрах. Но сегодня даже в Большом театре не осталось ни одного спектакля в его постановке. Так что Камерный театр, в прямом смысле детище Бориса Александровича, единственное место, где можно увидеть его работы. Специально для «НГ» музыковед Наталия СУРНИНА поговорила с людьми, близко знавшими Покровского: о нем вспоминают режиссер Дмитрий БЕРТМАН и певица Тамара СИНЯВСКАЯ.
– Фразу «Покровский – великий оперный режиссер» теперь, увы, нередко произносят как аксиому из энциклопедии. Молодое поколение не знает, в чем «живой», истинный смысл этих слов.
Дмитрий Бертман: Сейчас такое печальное время, что молодой человек нигде и не прочитает про Покровского, его уже засекречивают. У нас быстро с почестями провожают, а потом стараются не вспоминать. Захлестывает жизнь, появляются новые кумиры… Поэтому новому поколению сейчас важно сказать, что такой человек был, заинтересовать их личностью Покровского. К счастью, он оставил после себя большое творческое наследие, много книг. У меня есть рукопись его книги, но издать ее очень тяжело. Мне говорят: круг специалистов маленький, мало кто сможет это покупать. А должны в очередь выстраиваться!
Покровский – предсказатель. Он говорил, что опера станет одним из самых популярных видов искусств, потому что это синтетический вид, объединяющий все. И она стала. Оперные театры собирают полные залы. Рейтинг проекта «Большая опера» перебивает федеральные каналы с их эстрадой. На корпоративные концерты за большие деньги никто не заказывает попсу, все хотят оперу. В кинотеатрах идут трансляции оперных спектаклей, и билеты не купить. Опера считалась умирающим искусством, деликатесом, а теперь стала популярной! И это Покровский предсказал.
Он был мудрец, философ, историк, человек, который размышляет, обожает литературу и который просто учит культуре. Это личность, которая должна быть интересна не только для специалиста, а для любого человека, который хочет стать хоть чуть-чуть умнее, чему-то научиться.
К сожалению, спектаклей Покровского осталось очень мало, и только в Камерном музыкальном театре. И фестиваль, который театр проводит, это огромное подспорье для того, чтобы помочь сохранить Покровского. Я, например, страдаю, что у меня в «Геликоне» нет спектаклей в постановке Покровского. Но у меня в театре есть его ученики. И дух Покровского в «Геликон-опере» жив.
– Какой особый режиссерский рецепт в своих спектаклях применял Покровский, что позволяет им и сегодня оставаться интересными для разной публики?
Д.Б.: Этот вопрос лучше задать человеку, который впервые пришел на его спектакль. Для меня такие постановки, как «Нос», «Ростовское действо» – часть мироосознания, часть жизни. У меня ощущение, что я родился с этими спектаклями, я знаю их наизусть. Поэтому мне сложно проанализировать их и сказать, почему так.
Несколько лет назад в Камерном театре был восстановлен спектакль Покровского «Похождения повесы». Меня спрашивали: как, что? А мне судить очень тяжело, потому что у меня с этим спектаклем связано столько счастливого времени, что если бы просто поставили декорации «Повесы», я бы уже сидел и плакал. Потому что спектакль уже идет у меня перед глазами.
Покровский сделал театр, где певец стал высококлассным драматическим актером. Это то, чего хотел Станиславский и, кстати, не сделал. А Покровский сделал. В его театре появилась целая плеяда артистов с огромным репертуаром. Все они для меня являются «театром Покровского». Артистов он сделал фанатами, и они его спектаклями жили. Даже когда он уже был очень пожилым, редко появлялся в театре, они прислушивались к каждому его слову, потому что каждое его слово было бриллиантом.
Сегодня можно увидеть огромное количество спектаклей с великолепными интересными сценографическими решениями, с элементами трюков. Они могут конкурировать по внешнему облику. Но мы не найдем в них таких актерских работ, как в постановках Покровского. Когда через роль мы вспоминаем спектакль, это значит, что режиссер ушел в актера. Он не ушел в «гарнир», он «мясо» нам подавал. Кормил нас биологическим продуктом. А сейчас очень много «гарнира», замечательной «посуды», умеют красиво нарезать морковку… а мясо под санкциями. И все замены иного качества.
– Вас, солистку Большого театра, Покровский пригласил участвовать в первой постановке Камерного музыкального театра – опере Щедрина «Не только любовь». Что принципиально иного было в его работе на сцене собственного театра?
Тамара Синявская: Большое счастье, что я встретилась с Борисом Александровичем. Я сразу это поняла и по сей день знаю, что не каждому в жизни суждена такая встреча. Я работала с ним и в Большом театре, и в Камерном. Принципиальная разница в том, что огромная сцена требует крупных мазков, а камерная – больше нюансов и деталей. И это мне безумно нравилось. Не могу сказать, что на большой сцене он не работал так же скрупулезно, как на малой, но там все-таки были другие задачи.
Каждое его слово во мне всегда находило отклик. Я ему доверяла и полностью была в его режиссерской власти. Работая со мной над разными образами – юношами, женщинами, девушками, – для каждого персонажа он находил какой-то необыкновенный нюанс, который мгновенно придавал образу узнаваемость, определял стиль. Работая с Покровским, я хватала все, что он давал. Иногда это было не просто: я была слишком молода для понимания всего, что он в нас вкладывал. Покровский всегда персонально относился к личности, тембру голоса, внешности, все это суммировал и для каждого исполнителя находил абсолютно разные краски. В этом я убедилась, работая над «Семеном Котко» Прокофьева. Одну роль исполняли два потрясающих артиста – Алексей Кривченя и Артур Эйзен. Они пели одну и ту же музыку на один и тот же сюжет, но я просто поражалась, насколько это были разные персонажи!
Когда Покровский узнал, что я буду преподавать в ГИТИСе, он меня благословил и сказал: «Только, пожалуйста, не давай им просто стоять и петь». Я ему ответила: «Ну уж за это вы, Борис Александрович, не беспокойтесь». И со студентами я занимаюсь не только как педагог-вокалист, но и как режиссер. Иногда на занятиях я слышу в себе его интонации, вижу его движения, порой даже вздрагиваю: Господи, это же во мне Борис Александрович говорит. До такой степени он до сих пор живет во мне. Для меня это, конечно, гуру и авторитет, с которым я в режиссерском музыкальном мире никого сравнить не могу.
– Участвуя в первом спектакле Камерного театра, предполагали ли вы, что театр этот обретет такую славу и долгую жизнь?
Т.С.: Конечно, в тот момент я не думала об этом. Театр тогда не имел своего дома, мы были как цыгане. Оперу «Не только любовь» я пела на сцене драматического театра Станиславского, где были не самые лучшие условия.
Для меня участие в опере Щедрина у Покровского – это был прорыв, ведь я была воспитана на Глинке, Чайковском и подобных композиторах. Мне думается, что молодежи, которая стремится к новым формам, его спектакли будут очень интересны. И молодые, возможно, даже поймут их лучше, нежели мы, которые росли на сугубо классических примерах.
