Нечисть в ангельской ситуации

Картинки сделаны порой смело, зубасто и в хорошем смысле даже нагло. Фото со страницы Государственного музея А.С. Пушкина в «Вконтакте»

Владимир Милашевский был одним из создателей группы «13», просуществовавшей недолго – с 1929 по 1931-й, но собравшей «под одной» цифрой, по числу участников первой выставки, и Давида Бурлюка, и Антонину Софронову, и Александра Древина с Надеждой Удальцовой, и Николая Кузьмина. Впрочем, состав группы менялся. Другая ипостась Милашевского – книжная иллюстрация, более или менее безопасная область для художников в СССР. Выставка «Цвет времени в живописи и графике Владимира Милашевского» в Музее Пушкина показывает не только, но в основном иллюстрацию, объединив больше 170 работ 1920–1970-х из своей коллекции, из собраний Музея истории российской литературы имени Даля, из Воронежского художественного музея имени Крамского и из частных коллекций.

В том, что привычно обозначать словами «энергия руки», Милашевский и художники группы «13» одну из главных ролей отдали времени. Их «темповой рисунок» основан на быстром, «спонтанном» письме и «раскованности» почерка. К слову о «раскованности», сам Владимир Милашевский рисовал даже обожженной спичкой, которую опускал в тушь, и – вперед. Получались контрастные темные штрихи и линии, выдвигавшие вот это самое время – момент случайности: как рука пошла – на первый план. Что в рисунках с лишенными портретных черт, но не лишенными характерности купальщицами в Кускове (к слову, крошечное живописное вкрапление в теперешний показ – тоже «заметки» на тему Кускова и еще Крыма), что в портрете Исаака Бабеля из «галереи» портретов писателей. Портретом Бабеля, однако, сам художник был не доволен – вроде все было, но чего-то недоставало, и дело тогда снова спасла случайность – увидал вдруг девочку с пухлыми губами, быстро зарисовал на обороте, и через тот другой образ словно довершил и первый портрет (сейчас показывают только одну сторону с Бабелем). Здесь еще есть портрет Михаила Кузмина 1920 года – и, боже, насколько же это другая характеристика, чем за 11 лет до того была в знаменитом рисунке Константина Сомова. Теперь ни тени увиденного Сомовым дендизма – усталость, помятость жизнью.

Графику Милашевского зрители впервые увидели в Петрограде на выставке 1921-го. К тому времени он прошел довольно длинный ученический путь: в Саратове, Харькове, в Высшем художественном училище при Академии художеств в Петербурге, наконец, в середине 1910-х два года занимался в Новой художественной мастерской у Мстислава Добужинского, Евгения Лансере и Александра Яковлева. Что до книжной иллюстрации, ею Милашевский будет заниматься всю жизнь (на выставке это Достоевский, Чехов...), а вот к пушкинским сказкам судьба толкнула его практически случайно: с иллюстратором, выбранным для переиздания сказок к 150-летию поэта, что-то не сложилось. Пушкинская тема в музее Пушкина, конечно, главная.

«Сказка о попе и о работнике его Балде», «Повести Белкина», «Сказка о золотом петушке», «Сказка о царе Салтане»... Эти картинки сделаны порой смело, зубасто (и в хорошем смысле даже нагло), как смешной фронтиспис к «Сказке о попе...», явно в 1962 году откликнувшийся на... Рафаэля: там, где в «Сикстинской Мадонне» за чудесным явлением наблюдали, подпирая голову ручонками, пухлые ангелы, ставшие впоследствии хрестоматийными и растиражированными, даже будучи вырванными из контекста, – у Милашевского оказалась веселая зеленоватая нечисть, расположившаяся во сторонам от здоровенного аляповатого цветочного горшка, что «увенчан» рукой, готовой дать по лбу. На грани, – пожалуй, да. Зато задиристо. А вот в других случаях порой на субъективный взгляд появляется излишняя повестовательность, спорящая с непосредственностью, как раз с энергией рисунка. К тому же рисованные типажи то и дело напоминают советские фильмы, и тогда Балда в версии Милашевского за 1949-й становится статным красавцем, отчасти похожим, например, на Сергея Столярова. А «Сцена в саду у попа», рисованная художником в 1965-м, кажется, откликается, например, на мизансцены вышедшей за год до того «Женитьбы Бальзаминова». Но это ведь не кино.

В 1921-м Милашевский иллюстрировал «Что такое театр» Николая Евреинова – четко «скадрированные» композиции, смелые обобщения, игра художника в рамках черного и белого (все сделано тушью). Это производит гораздо большее впечатление, нежели перегруженность, цветистость (и в смысле красок тоже) некоторых иллюстраций к Пушкину. А с другой стороны, выставка и названа «Цветом времени», а время сильно изменилось. Иллюстрация многих художников просто спасала.