Шукшин, Гоголь, Ленин и черт

Сценограф Александр Шишкин воссоздал атмосферу 1950-х. Фото с сайта www.bdt.spb.ru

Как «забуксовал» в рассказе Василия Шукшина рассудок механика Романа Звягина благодаря сыну, зубрившему текст Гоголя о птице-тройке, так и Андрей Могучий, режиссер спектакля «Материнское сердце», подобно шукшинскому герою, увлекся его настырным вопросом к автору «Мертвых душ»: а почему в той тройке, которая мчится в светлую Русь, сидит жулик Чичиков? Механик ответа не нашел.

В инсценировку прозы классика советской литературы деревенщика Василия Шукшина режиссер впускает Гоголя: в списке действующих лиц обозначен гоголевский персонаж Чичиков со следующими уточнениями: аферист, жулик, представитель потусторонних сил (Андрей Феськов). Он из партера и начинает спектакль. В темноте зала высвечивается его набеленное лицо, идет отчасти усталый, отчасти манерный конферанс в духе Хоронько. Кажется, сейчас начнется кабаре. Слышится болтовня на немецком, в которой можно разобрать russisch. Он распорядитель зрелища в БДТ: открывает один, затем второй занавес, издевательски комментирует стихами Козьмы Пруткова ход представления, подсаживается к шукшинским чудикам, одетый во фрак, из-под которого болтается желтый хвост. Что ж, Могучий вторит Мережковскому, видевшему в обличьях и Хлестакова, и Чичикова нечистую силу, свят-свят-свят.

Указывая на ту или иную сцену, напоминает нам черт, что это – театр, мол, до конца-то не верьте, дурачье. Впрочем, свою дыбу в спектакле найдет и хвостатый…

А при чем тут Шукшин? Ведь в спектакле пущен не один круг по воде: помимо гоголевского беса, шныряющего то тут, то там, вдобавок еще из стеклянного саркофага в третьем акте выпрыгивает Махатма Ленин, цитируются тексты Н. и Е. Рерих, и то и дело мы лицезрим буддистских монахов.

Впору спросить: а рассказы-то Шукшина есть?

Успокоим защитников авторских прав – есть. И главное лицо здесь – Авдотья (рассказ «Материнское сердце»), которая на своем мотоцикле едет не только по своему району, чтобы достучаться до власти и спасти сына, угодившего в ментовку за пьяную драку. Ее играет Нина Усатова, снискавшая славу как актриса удивительной органики женщин из народа. Кому на Руси жить хорошо? Кажется, она путешествует по всему отечеству в поисках справедливости и сострадания. И не только оказывается в бытовом пространстве больницы, поселковой дороги, но и вагоне с солдатами, которые едут в Москву, появится у стен Кремля, нарисованных сценографом Александром Шишкиным – словно с открытки 50-х годов. И с Авдотьей поговорит сам Махатма Ленин – последняя утопическая инстанция народа. Сон и реальность, наваждения и густая жизнь в спектакле соседствуют почти органично, затем чтобы вырвать прозу Шукшина из плена столь знакомых на нашей сцене анекдотических зарисовок сибирской окраины, придать поэтический размах его слову.

Земля плотно засыпана на настил под углом. Словно герои спускаются каждый раз с какой-то крутизны. Эта земля для Могучего таинственна, опасна, иррациональна. Однажды в ней можно уснуть навсегда в обычную зимнюю вьюгу, хотя мать с сыном всего лишь пошли за дровами. И кажется, парнишка с мамой пересекают против жестокого ветра огромное поле без конца и края. Проселочная дорога меняет контуры, и Авдотья на мотоцикле уже на круге, а за ее спиной на заднике полоса экрана, на которой мелькают деревенские фотографии ее родни. Режиссер умело меняет оптику. Только что актрису он подавал крупным планом, и вдруг она оказывается маленькой фигуркой, сжатой мирозданием.

Могучий смело монтирует эпизоды рассказов, не впадая в повествовательность (впрочем, в некоторых сценах этого греха не удалось избежать), рассказ «Осенью» режиссер, по сути, сокращает до двух эпизодов: пьяная свадьба на пароме с диковато-натужным размахом растянута во всю ширину сцены, и на контрасте пусть и весельем без веселья появляется самый настоящий грузовик с белым гробом. Оказывается, с телом умершей Марьи, которую паромщик Филипп (Юрий Ицков) любил всю жизнь, но вот не довелось им прожить в счастливом браке. Схватка вдовца (Евгений Чудаков) и паромщика у гроба на земляном настиле – крик отчаяния двух несчастных людей.

Рассказы вторгаются один в другой, иногда дописываются (сценарий Светланы Щагиной), как, по сути, дописано «Материнское сердце». Мы не знаем финала мытарств Авдотьи, не знаем, спасла ли она непутевого сына. Шукшин оставляет вроде бы открытый финал, но все равно сквозит авторская горечь, что не смогла мать вызволить Витьку. Из этой горечи у Могучего вырастает сюжет, который разворачивается в условном пространстве: Витька, одетый в белый костюм, благодарит мать за заботу. И становится предельно ясно, что его нет в живых. Это тень сына ведет свой потусторонний благодарный диалог с Авдотьей.

Не помог ей Ленин. Пространство сцены пылает красным светом. В центре – саркофаг. Махатму Ленина играет актриса Юлия Дейнега, ловко, как акробатка, выскакивая и обратно вскакивая в свой склеп. Глядя на ее мелкую пластику передвижений, пародийные жесты вождя, понимаешь, почему Ленин любил оперетту. Он обещает Авдотье воскрешение Витьки в другой жизни, не сейчас.

Конечно, в расставании с коммунистическим прошлым уже никто не переплюнет розыгрыш Курехина и Шолохова о том, что Ленин – гриб, но и пародией у Могучего дело, вероятно, не ограничивается. Ведь художник Николай Рерих вслед за гималайскими мудрецами объявил Ленина Махатмой и даже привез горсть священной земли и передал ее наркому иностранных дел Георгию Чичерину. Этот морок с вождем для режиссера – возможно, еще одно доказательство слепоты и заблуждения сколь же комического, столь и гротескного, поскольку невозможно не осознавать, что мертвец Мавзолея и в 1926 году, когда Рерих ехал с миссией в Советскую Россию, и сейчас, в 2022-м, оказывается силен, продолжая управлять сознанием народа из склепа.

Калейдоскоп самых разных лиц, характеров, в спектакле занято свыше 30 артистов! Но особо уловили и дух слова Шукшина, и задачу спектакля помимо выше упомянутых актеров Анатолий Петров (Андрей) и Сергей Лосев, по сути, в коротком эпизоде (Михаил Сергеевич, заведующий отделением больницы) – две по-разному блестяще сыгранные роли.

Шукшинские чудики, которым Могучий прилепил носы (не всем), – одураченные и растерянные души. Те, кто остался «с носом». Кому-то из них открывается божественный свет.

Кто-то, как Авдотья, на своем мотоцикле, спасает двух чужих сыновей, отцы которых в финале благодарят ее. Она же погружена в свои тяжелые мысли, материнское сердце всегда обречено. Могучий просвечивает шукшинские анекдоты светом гималайских вершин и открывает сибирскую Атлантиду.

А с чертом даже Ленин не сладил. Расправлялся с ним, тужился, даже подвесил под колосники, но выкрутился бес. И не собирается сдаваться. На мотоцикл Авдотьи, идущей на скорости, хвостатый запрыгивает, сваливается, но снова цепляется. С ухабами уж он точно справится. 

Санкт-Петербург–Москва