В Театре на Таганке поставили версию семейного романа Льва Толстого

Фестиваль «Мелиховская весна» каждый год посещают тысячи зрителей. Фото предоставлено Министерством культуры и туризма Московской области

«Таганка» продолжает свой неспешный, валкий ход. Премьер выходит много, но неровных, сцен – при том что труппа не шибко большая, а главного режиссера как не было, так и нет – тоже много. Репертуар огромный, а сходить, кроме удач более чем пятилетней давности, почти не на что. Тем удивительнее, что в театре вышла неожиданная премьера: «Каренину» поставил молодой режиссер, и, не считая избыточного «творчества» с материалом и оглядки на находки старших коллег, спектакль получился магнетическим.

Нельзя сказать, что Ирина Апексимова толкает театр плыть по течению, совсем нет: ее можно увидеть на вечернем рядовом спектакле, по-хозяйски встречающей зрителей. Другой вопрос, что охватить полученные площади  театр не в состоянии. «Сцена на Факельном» не производит никаких плодов и выглядит обременительным придатком. Там на скорую руку ставятся театральные ремейки советских кинофильмов, показывают эскизы режиссерской лаборатории «Репетиции», и на этом концепция отдельно стоящей площадки заканчивается. И в общем, концепция развития всего театра: несколько попыток пригласить главного режиссера не увенчались успехом.

«Таганка» как бренд всегда славилась не только крепкой рукой главного «рулевого» (Юрия Любимова), а именно труппой, на которую ходили, бежали, стояли ночами за билетами, чтобы попасть. Какая сегодня труппа на «Таганке»? Мало кто ответит. А она есть. И в этом открытие спектакля «Каренина», где режиссер Александр Карпушин вывел нынешних корифеев среднего поколения труппы, среди которых и поздние ученики самого Любимова, и актеры, служащие на «Таганке» давно, однако в последние годы имеющие мало ролей.

Роман на сцене схлопывается до двух магистральных точек сюжета: Москвы и Петербурга, время – наши дни. Все разворачивается в едином пространстве вокзального ресторана, ведь подобные заведения на станциях железных дорог все на одно лицо. Две столицы становятся всего лишь соседними столиками, за барной стойкой толпятся официанты, которым будет дано отдельное право голоса – и даже первое. Они начинают и заканчивают спектакль, ведут свои разговоры о труде, пока наполняют бокалы, и становятся свидетелями всех разыгрываемых драм. Причем официанты тут оказываются поумнее господ: шпарят цитатами пьес Чехова, производя, кажется, непреднамеренный комический эффект. Все-таки философствующие половые – это своего рода комедия. Так очерчивается экзистенциальное, а не бытовое пространство, но странное включение Чехова все-таки однажды выстрелит, когда они сойдутся с Толстым на одной доске жизненного абсурда.

В безлюдное уныние дорогого вокзального ресторана – в финале оно клаустрофобически замкнет и уже не выпустит ее – Анна Каренина (Дарья Авратинская) приходит вместе с семьей. С Алексеем Карениным и сыном Сережей (Максимилиан Котов). Чтобы отправиться из Петербурга в Москву отмаливать брата у невестки Долли. Низкое, похотливое поведение ее брата Стивы (Роман Колотухин) разрушает семью. Но, став спасительницей чужой семьи, Анна потеряет свою, встретив смазливого красавца Вронского (Павел Левкин).

Спектакль не делает фокус только на Анне Карениной. Ее история словно самая вычерченная, но лишь из остального тягучего и тоскливого несчастья, привычной неустроенности. Кто-то смирился и просто ждет развязки судьбы, как Левин (в исполнении Павла Комарова он совсем не лучится оптимизмом, с него быстро слетает толстовское восхищение жизнью), кто-то бравирует своим экзистенциальным бесстрашием, как жовиальный Стива, кто-то рыдает под громкую музыку, чтобы не услышали, как одинокая мать зажиточного семейства Щербацкая (Галина Володина). Потому что настоящее, как говорит Стива, оно так: «в пересыпочку».

Пара Каренина–Вронский хотя сыграна и неплохо, но приторно мелодраматически, как красивая вспышка, так что все равно остается неясным: а почему они сошлись и почему расстались? А вот у героев второстепенных благодаря крепким актерским работам появляется свой пронзительный голос. Долли (Александра Басова) мучается своим бременем матери-наседки, пока другие, как ей кажется, «наслаждаются жизнью»; Каренин (Антон Ануров), маленький и невзрачный очкарик с дислексией, остро переживает измену; и даже Китти (Анастасия Лазукина), обычно представляемая лучезарной девочкой, сразу предстает с печатью печали на лице, понимая, что счастливая любовь не дарится авансом при рождении. Несчастен каждый, и несчастен по-своему.

Хореограф Анна Закусова придумала пластические проходы действующих лиц, так что толпа, которая сопровождает и не дает уединиться главным героям, преодолевает сцену насквозь, то в мрачном, то в балаганном танце, а порой рассаживается сплетничать и соглядатайствовать за соседние столики. Высший свет, который удушил своим осуждением Анну. От этой бездушной толпы Каренин прячется за дверью, пытаясь разобраться в своих чувствах с Анной, наотмашь уходящей к любовнику, от нее Анна получает «удар под дых», когда змеевидная ханжа Бетси (Антонина Комиссарова) добивает ее своим двуличными колкостями. В сером пространстве нет места спокойному уединению: только тягостное одиночество или обязательное разоблачение. Даже встречу с Вронским для Анны разбивает застукавший их маленький Сережа, который после прибежит в этот ресторан искать свою покинувшую дом мать. А Анна будет тосковать, что все меньше нужна ему взрослеющему, а вскоре и вовсе от него отлученная.

Кинематографический эффект движения четко зафиксирован и в пластическом, и в сценографическом решении (художник – Ксения Кочубей). Декорации с помощью видеомэппинга меняют облицовку стен: в момент пиковых эмоций или смены картины они начинают стекать узорчатым изображением, возвращаясь к жемчужно-серому монохрому. Саунд отбивает тяжелые ритмы. Актеры говорят бегло, сжимая реплики до максимальной емкости. Сцены сменяются очень скоро, как в клипе. С первых минут в спектакле создана иллюзия поезда (он появится на проекции), несущегося на всех парах под обрыв. Очень точно передано настроение: отчаяния на тонкой грани нервного срыва.

Сегодня в театре все больше значения приобретают не те решения в формотворчестве, к которым прибегают режиссеры, чтобы удивить, развлечь публику, а подлинность интонации, когда в театре не играют, в нем дышат, живут, чувствуют. В «Карениной» Театра на Таганке все сложилось.