Мое воображаемое чучело

- Это длинный список. Начинать надо с древних греков, с латинских поэтов. Потом, конечно, елизаветинцы. Особенно хотелось бы отметить древнюю китайскую поэзию...

- Чаще других я перечитываю Дикинсон, Уитмена, Стивенса. Наверное, Фроста, хотя нет, я не перечитываю Фроста так же, как остальных, потому что я его преподаю. Просто проходит несколько лет, и ты открываешь книгу, в которую не заглядывал все это время, например, Данте, перечитываешь и говоришь себе: "Боже мой! Как это здорово написано!" Вот и все. Так что мои любимые поэты - это те, кто напоминает мне о том, что искусство поэзии есть высочайшее из искусств.

- Я довольно много читал, но не могу сказать, что кто-то произвел на меня особое впечатление. Может быть... Знаете, когда я был молодым, когда я закончил школу, я искал работу, чтобы заработать себе на университет, поскольку мои родители не могли меня обеспечить. Я был потерян в большом городе Чикаго, я был неприкаян и готов на самые сумасбродные шаги, я слонялся по улицам, была жара, духота, и я стал читать Достоевского - "Преступление и наказание". Вот великая книга! Особенно если читаешь ее в безумном Чикаго, где так же жарко, как в Петербурге летом. Тогда эта книга на меня довольно сильно подействовала.

- Что-то вроде того... Я шучу. Потом я много увлекался фольклором - в каждом штате издавался раньше специальный журнал, посвященный фольклору, и я их читал.

- Отчасти. Фольклор - это такой естественный, природный сюрреализм, и мне он нравится.

- Это было, когда мы жили еще во Франции. Я был школьником, мне было пятнадцать. Жуткое было время! Французская система начального образования была чудовищно жестокой - мальчики учились отдельно от девочек, и так далее. Я был одинок, моими первыми поэтами были французы. Мой французский был скверным, но я все-таки умудрялся читать Аполлинера, Бодлера, Рембо - поэтому мое первое стихотворение было такой гремучей смесью из образов, из стихотворений этих поэтов.

- Ну, я не задавался целью специально выстраивать кошмарные ряды образов, просто этим летом я был в Лиссабоне, где впервые увидел картину Босха, триптих "Искушение Святого Антония". Величайшая картина, я никогда не видел ее раньше! Я много читал о Босхе, я пытался разобраться в природе его "кошмарных" образов и пришел к простому выводу, что все эти образы суть плоды чистого воображения и не более того: как простое чучело. Конечно, за ними стоит давняя фольклорная традиция, в которой я также пытался разобраться с помощью образа чучела, но большая часть образов основана все-таки на феноменальном воображении автора. Поэтому неудивительно, что в моих стихах есть отголоски образов Босха.

- Книга как книга... Как же это началось?.. Не знаю... Просто собрание стихотворений...

- Да, я, но...

- Да, в книге три части... Первая часть, она немного философская, тяжелая, там всякие вопросы. Вторая часть - это секс, сплошной секс. Ну а третья часть - что-то вроде закуски, когда можно расслабиться после всех этих вечных вопросов о смысле бытия, и так далее. Каждая книга - это попытка избежать повтора, попытка звучать по-новому, не попасть в собственный след, быть непредсказуемым. Книга - это попытка убежать от себя, стать другим.

- Я много читал из русской поэзии, читал на русском. Я учил русский, будучи в Нью-Йоркском университете. Раньше мне очень нравился Маяковский, потом мои предпочтения сместились к более умудренным авторам - я очень люблю Цветаеву. Марина Цветаева была для меня не то чтобы учителем, мне просто безумно нравилось, как она ведет себя внутри текста, как она может с размаху развернуть все стихотворение и пустить его в совершенно противоположном направлении. Ее поэзия значила для меня очень много. Кто еще? Мандельштам, конечно. Какое-то время я увлекался Хлебниковым, авангардной традицией. И мне никогда не нравился Пастернак.

- Ну, у меня только одна книга стихов в прозе, хотя вокруг в свое время все писали стихи в прозе. Все получилось само собой. Дело было в середине восьмидесятых. Мой сын сказал мне, что ему нужен компьютер. Я купил ему компьютер. Было лето, сын уехал, и я решил научиться обращаться с компьютером. И мне это понравилось - записывать тексты на диск, и все такое. У меня была куча записных книжек, больших и маленьких, в них были наброски стихов, мысли какие-то, заметки. Все это без конца терялось, а тут у меня появилась возможность компоновать свои записи, тасовать их, крутить так и эдак. И я подумал - почему бы не сделать такую книгу, которая состояла бы из таких страничек, записей, штучек. У меня набралось что-то около семидесяти таких записей. Я послал их моему издателю, ей понравилось, и она напечатала ее. Вот и все. А потом уже стали говорить, что это стихи в прозе, писать о них эссе. И потом уже эта книга была удостоена премии.

- Это позиция искушенного человека, который способен на долю рефлексии даже в самые бессознательные моменты своей жизни. Дело в том, что созерцать интереснее, чем участвовать. Тем более что участвовал я во многом, но не это в конечном итоге давало мне материал к поэтическому творчеству. Действие однозначно, предположение вариативно - поэтому у возможного больше шансов, чем у свершившегося. Потенциал статичной картины выше, чем потенциал преобразовательного действия. Комбинировать в воображении любопытнее, чем на практике, получаются забавные фигуры, чучела.

- Если хотите, да.

Айова-Сити - Москва