Религия авангардиста

"Это – Препятствие – То" – так Хармс понимал Троицу.
Фото с сайта ru.wikipedia.org

Кобринский А. Даниил Хармс. – М.: Молодая гвардия, 2008. – 502 с.

В повести «Старуха» герой Хармса спрашивает некую «милую дамочку», верит ли она в Бога? На что та удивленно переспрашивает: «В Бога? Да, конечно».

Питерский исследователь, специалист по творчеству обэриутов Александр Кобринский в своей биографии Даниила Хармса (1905–1942) в числе прочего исследует вопрос и о религиозных воззрениях писателя, каким образом они проявляются в творчестве поэта и беллетриста.

Как отмечает ученый, в своих поздних вещах «Хармс ставит в прозе своего рода эксперимент с этическими границами изображения. Если раньше нарушение устойчивых и ожидаемых форм происходило на уровне слова и синтаксиса (в стихах), персонажа и действия (драмы, цикл «Случаи»), то теперь в прозе Хармса наступает черед антиэстетики». Тем самым разрушая привычные эстетические и этические каноны, Хармс деконструирует реальность и хотя ничего и не изменяет, но утверждает в индивиде веру.

Хармс не был религиозным человеком в обыденном смысле этого слова. Он тяготел к оккультизму, именно из него писатель позаимствовал идею, что Христос жил 11 раз. В трактате «Мир, которого нет» Хармс дает свое видение идеи троичности: «Это – Препятствие – То». Крест в сознании писателя не соединяет, а разделяет бытие на два типа существования («О существовании»).

Следует отметить, что у Хармса явно наблюдались и визионерские способности. В приводимых ученым воспоминаниях супруги писателя Марины Малич говорится, что Хармс действительно мог предчувствовать развитие событий, происходящих с ним и его близкими. В частности, Хармс предчувствовал и свой арест.

Кстати об аресте. Кобринский убедительно опровергает миф о сумасшествии Хармса. Дело в том, что Хармсу претила сама идея военной службы. «В тюрьме можно остаться самим собой, а в казарме нельзя, невозможно!» – говорил он друзьям. И по совету одного из таких друзей, Александра Башилова, в 1939 году, когда Советский Союз напал сначала на Польшу, а затем Финляндию, Хармс, симулировав психическое заболевание, получил долгожданный «белый билет». После начала Великой Отечественной войны он повторно обследовался и диагноз был подтвержден. К слову сказать, в это время многие люди, недовольные сталинским режимом, не считали возможным далее оставаться в оппозиции к нему и в качестве приоритетной задачи ставили защиту отечества.

Судя по всему, Хармс переоценил возможности собственного диагноза и позволял себе более откровенно, чем было принято, высказываться по поводу происходящего. Впрочем, возможно, это было некое юродство, вполне укладывающееся в его религиозную картину мира. Но в любом случае подобная невоздержанность на язык привела к аресту. Приговор в силу диагноза заменили пребыванием в психиатрической лечебнице тюремного типа, что в условиях блокады Ленинграда равнялось все тому же смертному приговору. Следователей Хармсу обмануть удалось, а вот Гитлера нет┘

Когда-то Хармсом был написан рассказ «Четвероногая ворона». Думается, что диссонанс между своеобразными, спорными (и не только с точки зрения канонов и догматики) религиозными устремлениями Хармса и его личностным эскапизмом не меньше, чем в образе главного персонажа новеллы. Но может быть, все не так уж плохо? Ибо сказано в Писании (Лк. 13: 30): «И вот, есть последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последними┘»