Капризное богословие

Протоиерей Сергий Булгаков. Малая трилогия. – М.: Общедоступный православный университет, основанный протоиереем Александром Менем, 2008. – 576 с.

В конце жизни крупный богослов и историк Церкви, декан Свято-Владимирской семинарии (Крествуд, США) протопресвитер Александр Шмеман записал в своем дневнике несколько мыслей об отце Сергии Булгакове: «Все-таки это «капризное» богословие, очень личное и в каком-то смысле «эмоциональное». И потому – вряд ли «останется»┘ Булгаков употребляет (как и Флоренский) сугубо православную терминологию. А вместе с тем почти субъективное. «Мое богословие┘» Вот возьму и навяжу Православию «Софию», покажу всем, во что они на самом деле верят. И вот никому не навязали. И не потому, что «темные» люди, а потому, что это – не нужно. И потому на всем этом легкий оттенок epate la galerie. Навязывание Церкви – своего выбора. В булгаковском богословии нету смирения. Чего бы он ни касался, он должен немедленно переделать это на свой лад. Он как бы никогда не «сливается» с Церковью. Он ей, Церкви, объясняет ее, говорит ей, что ей нужно┘ И потому успех его богословия только у горсточки «интеллигентов», ибо интеллигент – это прежде всего гипертрофия Я».

А вдова отца Александра Иулиания Шмеман написала короче – Булгакова «окружала группа последователей, напоминавших секту».

Горькие слова. Особенно если иметь в виду, что отец Александр учился у отца Сергия в Богословском институте в Париже.

Все вроде бы действительно так. Ведь софиологическая традиция в православии, да и шире – в религиозной философии не сложилась (в отличие от большой когорты исследователей данного течения). Точнее, сложилась, но так и не смогла пережить своих создателей. Немногочисленные теологи и философы, как, например, Луи Буйе, – скорее исключения, подчеркивающие правило.

Стало быть, еще один неудачный «роман с Богом». Отчасти. Но вместе с тем Булгакова и его последователей характеризуют искренний поиск Бога и искренняя вера. Это и подкупает. Как подкупает и широта интересов мыслителя, стремившегося приложить идеи всеединства и в области социологии, и культуры, и собственно религии┘

Искренен Булгаков и в «Малой трилогии» («Купина неопалимая», «Друг Жениха», «Лествица Иаковля»). Она дополняет «Большую» («Агнец Божий», «Утешитель» и «Невеста Агнца»), посвященную богочеловечеству. И если последняя рассматривала учение о всеединстве в контексте догматики божественной («Агнец Божий» и «Утешитель») и человеческой природы («Невеста Агнца»), то в рецензируемой книге софиология анализируется через догмат о Богородице («Купина неопалимая»), а также через образ Иоанна Предтечи («Друг Жениха») и учение об ангелах («Лествица Иаковля»).

Теолог четко фиксирует укорененность новозаветной традиции в Ветхом Завете. Не зря образ Богородицы символически соединен с Неопалимой Купиной, а Христос называл Крестителя Илией. И здесь, кстати, выявить соответствующие связи помогают методы философии всеединства («учение о Софии»), которую принято осуждать┘

Также Булгаков пишет о близости подвижничества Богородицы и Иоанна Предтечи. Их жизнь раскрывается в смирении, смерти личного во имя служения. Да и вообще «малую трилогию» Булгакова можно символически рассматривать как Деисус – молящиеся к Христу Дева Мария и Иоанн Предтеча. Подобным образом раскрывается и ангелология «Лествицы» – ведь ангелы это «зерцала Божественного света». Они обращены к Богу, но живут для человека. Ангелы не имеют ничего своего.

Подобное прочтение библейской истории и акцентирование ценностных приоритетов вне вечно расширяющегося пространства эгоистических желаний и устремлений явно не укладываются в оценку Булгакова как «одержимого бесовской гордыней». А ведь именно так – изящно и по-христиански смиренно – именовал его митрополит Антоний Храповицкий...