Сергей Шаповал - Катя, почему вы стали заниматься фотографией?
- Наверное, главную роль сыграло желание, но неумение рисовать. Я порисовывала, но плоды моих трудов висят только у меня дома и нигде больше. Это желание привело меня к мысли о покупке фотоаппарата. Дальше я стала нажимать на кнопочку. Вначале у меня была обыкновенная "мыльница", более или менее профессиональный фотоаппарат мне подарил муж лет семь назад, но он сгорел вместе с нашим домом в Переделкине. Нынешний мой аппарат "Contax" я купила четыре года назад. Это произошло случайно, кто-то его привез из-за границы и продавал, я вложила немалые деньги, потому что решила заниматься журналом. После этого я стала снимать на слайды, чего раньше никогда не делала.
- То есть профессиональным это дело стало для вас недавно?
- Я себя не считаю профессиональным фотографом. Я не вполне владею ремеслом, мой производственный процесс связан с компьютером. Меня ни фотографы, ни художники не считают за своего. В общем, выходит, что я белая ворона.
- Но как-то же вас квалифицируют?
- Меня называют фотохудожником. Не знаю, насколько это правомерно. Я не стесняюсь того, что работаю с компьютером, я не стесняюсь того, что не вполне умело могу разобрать фотоаппарат, как раньше в школе на скорость разбирали автомат Калашникова. Я делаю свое дело так, как я умею и считаю нужным. Я получаю от этого большое удовольствие, если людям, приходящим на мою выставку, мои работы нравятся - я просто счастлива. Я не вписываюсь в стандартные рамки образа фотографа, но от этого совершенно не страдаю.
- А чем вы занимались до того, как стали фотографировать?
- Я была переводчиком художественной литературы с английского и французского. Переводила Моэма, Стейнбека, Джона Ле Каре, Шелдона. Я работала ночами, мне это не приносило ни серьезного заработка, ни большого удовольствия. Появлялась книжка, в которой где-то мелкими буквами указывалось, что это перевод Рождественской; денег за нее хватало недели на две, а перевод занимал в среднем полгода. Это было нудное занятие. А днем я работала в агентстве по недвижимости, потом открыла собственную фирму. Мне нужно было содержать мужа - он не работал в то время - и двоих детей. Я была рабочей лошадкой.
- Чем вас привлек визуальный мир?
- Он для меня всегда был главенствующим. Я не очень любила писать, а вот подправлять действительность мне нравилось. Меня не всегда устраивает то, что я вижу на фотографии, я стремлюсь сделать людей красивее, чем они есть на самом деле. Да, я их приукрашиваю, но я считаю, что сейчас красоты очень недостает.
- Такое приукрашивание может привести к созданию стерильной красоты.
- Я ни в коем случае не ухожу от естественности. Просто мне хочется, чтобы человек был красивее. Это не значит, что чищу изображение на компьютере до беспамятства. Я не хирург-пластик, я работаю с колоритом.
- Что для вас главное в вашем деле? Как сделать хороший портрет?
- Не хочется произносить глупые банальности вроде "нужно почувствовать человека". Как это сделать? Единственное, что можно сделать, это создать настроение.
- У вас есть методика?
- Все просто: нужно предложить чай или кофе, свежий журнал. Вы видели, что в нашей студии домашняя обстановка. Мы делаем все, чтобы человек почувствовал себя просто пришедшим в гости. Мне безумно интересно общаться и работать с представителями нашей элиты. Несмотря на то что я выступаю в роли наблюдателя, я очень сильно от них заряжаюсь. Хочется идти на работу, потому что тебя ждет встреча со следующим интересным человеком.
- Вы хотите сказать, что во время работы вы больше получаете, чем отдаете?
- Я думаю, что пятьдесят на пятьдесят. Домой я прихожу выжатая, но долго без работы не могу. Когда я уезжаю отдыхать, быстро начинаю страдать, что я не при фотоаппарате, не при людях, не в рабочей обстановке.
- Вы так остро нуждаетесь в общении?
- Да, но до определенного возраста я об этом не знала. Я легко переносила одиночество и вообще была таким волком-одиночкой. Сейчас моя работа превратила меня в наркомана - я без нее просто не могу.
- Некоторые театральные актеры говорят, что репетиции для них гораздо более интересны, чем спектакли. В вашей работе вас больше привлекает процесс съемки или конечный результат?
- Я не могу разграничить эти этапы. В процессе съемки приходит что-то новое, ты отказываешься от заранее придуманных ходов, но не менее интересно после проявки сидеть за компьютером и доводить портрет до состояния, которое тебя устраивает абсолютно.
- Как вам пришла в голову идея "Частной коллекции", чем этот проект вам интересен?
- Прежде всего мне интересно общение с моими персонажами. Все это очень интересные люди, работа с ними для меня много значит. О моменте возникновения замысла мне сказать трудно, видимо, он созревал постепенно. У нас сгорел дом, в котором была библиотека, в том числе отцовская, архив. Мне ничего не жаль так, как библиотеку и архив. Первым делом друзья стали дарить нам книги, среди которых было много альбомов по искусству. Листая их, я стала отмечать про себя, что герои многих знаменитых картин похожи на знакомых мне или известных людей. Был и еще один мотив. Проходя мимо лотков с журналами, я стала замечать, что их обложки удивительно однообразны. Думаю, если бы поменять местами логотипы, то даже главные редакторы не узнали бы, где чей журнал. Особенно это касается иностранных изданий: одни и те же девочки, в одних и тех же позах, с одинаково длинными ногами и пустыми глазами, в которых не просматривается никакого прошлого. Мне захотелось, чтобы появился журнал с отличающейся от всех обложкой. Сначала я снимала знакомых. Одна моя приятельница невероятно похожа на героиню картины Серебряковой "За туалетом". Я пошла в антикварный, накупила похожих баночек, булавок и прочей бижутерии, и мы сделали портрет. Не все увидели в этой работе смысл, но я продолжала заниматься. Результат вы видите.
- Как себя чувствуют ваши персонажи в качестве живописных героев?
- Процесс нашей работы довольно долгий. Мы заранее подбираем картину или даже несколько, потом сходимся на одной. Заранее готовится грим, парик, костюм, который иногда шьем мы, иногда берем его в аренду.
А что касается персонажей, то они зачастую, войдя в образ, с трудом с ним расстаются. Как дети, которые хоть на пять минут, но оказались в невероятном мире. Тане Митковой я предложила образ Прозерпины, она стала про нее читать, подготовилась к съемке, как к экзамену. Многие приходят с такими знаниями о картине, что я не могу ответить на их вопросы. Меня это очень радует: оказывается, я еще пробуждаю и тягу к знаниям.
- Вас называют модным фотохудожником, вам не хотелось бы, чтоб вас причисляли не к модным, а к солидным, серьезным? Эпитет в данном случае определяет ваше местоположение.
- Меня совершенно не волнуют внешние определения.
- Если с упорством начнут писать, что ваши работы яйца выеденного не стоят, неужели вас это не тронет?
- Не тронет. За две недели моей выставки на ней побывали 95 тысяч человек - это для меня отклик. Круг пишущих людей очень узок, а на выставку люди стоят в очереди на улице. Что важнее? Я не злюсь, когда обо мне плохо пишут. Во-первых, у меня хороший характер, а во-вторых, все мнения субъективны, что очень хорошо. Если бы обо мне писали только в превосходных степенях, это вызвало бы у меня большое подозрение.
- Кто из наших фотопортретистов представляет для вас интерес?
- Я очень мало с кем знакома из среды фотографов, мало знакома и с их творчеством. Из известных мастеров могу назвать Плотникова, мне нравятся его портреты. А углубленно изучать чье-то творчество у меня физически нет времени.
- Несколько вопросов о вашем отце. Могли бы сформулировать, что для вас оказалось самым важным из того, что он вам дал?
- Он мне дал все, из чего складывается жизнь, характер, настроение. Он меня не воспитывал в прямом смысле слова, воспитание было подспудным. Для меня невероятно важным оказался пример отношений моих родителей, я считаю их эталонными. Я не помню ни скандалов, ни хлопанья дверью, ничего такого, что могло бы украсить это интервью. Отец был очень добрым человеком, ровным в отношении к людям, что, по-моему, чрезвычайно важно. Могу сказать, что он для меня недоступный идеал. Мне очень многое разрешалось, но у меня были табу, которые я сама себе создала: я не пила и не курила, не пью и не курю до сих пор. Это не от моей правильности, думаю, это плоды незаметного воспитания.
- Как вы могли бы описать атмосферу вашего дома?
- Отец безумно любил компании, он обожал, когда в доме был какой-то народ. Родители любили выпить и закусить, у нас постоянно кто-то ночевал. Отец своим примером научил меня, как нужно относиться и к шумной компании, и к одиночеству.
- Он прививал вам поэтический вкус?
- Меня очень испортила школа. Программа была, впрочем, и остается ужасной. Буквально все заставляли читать не в свое время, мой вкус там добили. Отец знал наизусть невероятное количество стихов, я не могу сказать, что я упивалась поэзией, я почитывала. Я читала, считая, что мне надо что-то читать, а не от большого желания.
- А сейчас вас привлекает литература?
- Я стараюсь не отставать, читаю популярных авторов - Акунина, Пелевина, Сорокина. Но, признаюсь, литература - не основная часть моей жизни. Я читаю, чтобы быть в курсе, но не могу сказать, что получаю от этого очень большое удовольствие. Литература "ударила" по моей сестре: она читает и, как сейчас говорят, тащится от этого, пишет рецензии. А у меня - пуля просвистела и все. Меня добила переводческая деятельность. Это было так нудно, так серо, как работа бухгалтера. После того как я бросила все эти книги и словари, я долгое время вообще не читала. Только недавно я смогла взять в руки книгу. Понимаю, что это стыдно, но я честно в этом признаюсь.
- Какое из искусств вас подпитывает?
- Я боюсь показаться примитивным человеком, тем не менее - я люблю бытовые предметы, на которые люди вообще не обращают внимания. Мне нравится эстетика модерна, я люблю антиквариат, то есть совершенные глупости, которых многие люди не замечают, а у меня от них возникает зуд во всем теле. Я не так давно купила один ботинок XIX века - у меня был удачный день. Кому-то нужно в это время прочитать "Войну и мир", но это не мой случай.
- А как вы относитесь к кичу?
- Обожаю. Это тоже искусство, потому что оно сделано от души, а это я всегда ценю. У кича есть два проявления: наивность и перебор, выводящий за пределы вкуса.
- Каков ваш критерий выхода за пределы вкуса?
- Прежде всего перебор и перенасыщенность. Понятно, что эти критерии очень индивидуальны. Проще всего было бы, если бы вы мне показали некие вещи, а я бы вам сказала, безвкусны они или нет. Но, повторю, кич мне очень нравится.
- Есть определенная часть интеллектуального сообщества, которая считает ваши произведения кичем. Вас это волнует?
- Мое счастье, что нет. Я делаю свое дело, а как это воспринимается, меня волнует мало. Называют кичем - я рада. Хорошее слово.
- Давайте вернемся к вашей семейной истории. Пожар, о котором вы вскользь упомянули, по всей видимости, составляет в ней отдельную главу?
- Это было действительно страшно. Все случилось, слава Богу, утром. По соседству валили деревья, одно из них упало на провода, замыкание произошло у нас в доме. Все успели выбежать наружу, дома не стало буквально за двадцать минут. Вынесли какое-то идиотское кресло, на котором я сидела и смотрела, как все исчезает. Но самое замечательное произошло, когда с соседнего участка прибежали какие-то коренастые мужички. Оказалось, это молдаване, работающие здесь на стройке. Они стали кричать: "Хозяйка! Где у вас что лежит? Надо же выносить!" Я говорю: "Все ценное было на втором этаже, а он уже сгорел". Тогда они нырнули в дым на первом этаже и вынесли холодильник с продуктами. Помню, как этот холодильник лежал с разинутой пастью, наполненной тухлыми продуктами. Я все это ненавидела! Сгорели все наши фотографии. Вот к вопросу о том, что меня подпитывает. Я обожаю рассматривать старые фотоальбомы, я могу доподлинно не знать историю семьи, но рассматривание костюмов и антуража дает мне не меньше. Я просто чувствую истоки.
- Есть эпоха, в которую вам хотелось бы жить?
- Мне нравится начало ХХ века, мне нравится модерн как стиль: это изящество и красота во всем. Кстати, в следующем номере "Каравана историй" начнется мой новый проект под названием "ХХ век", в котором отразится мое представление о прошедшем столетии. Это будут микросюжеты, представляющие каждое десятилетие. Для каждого из них я приглашаю людей вроде бы несоединимых, например, Гурченко и Цискаридзе, Алсу и Владислава Третьяка и т.д. Работая над проектом, я еще раз убедилась, что начало века было лучшим временем.
- Что вас раздражает в современной жизни больше всего?
- Хамство, наглость и разврат. Я очень трепетно отношусь к сексуальным меньшинствам, но эта проблема не должна быть все время на поверхности. У нас почти во всем перебор, а я люблю полутона┘
