Родом с Ростова

Подземные переходы в туристическом Ростове-на-Дону выложены плиточной мозаикой.Фото автора

Когда меня спрашивают, откуда я родом, во мне всегда борется филолог с ростовчанкой. Первый занудно твердит, что я из Ростова. А вторая кричит: «Да с Ростова я, с Ростова!» Даже Высоцкий так пел. Если местный житель вдруг в разговоре обмолвится, что он из Ростова и он не филолог, то не верьте ему.

Мой Ростов-на-Дону – город купеческий, проглоченный донскими степями. Или же степи захвачены городом. Летом 40 градусов жары считается нормой, при температуре около 30 градусов половина южан начинает мерзнуть и спать под одеялом. Лето долгое и сухое. Горячий воздух плавит город. Зимой обычно льет дождь. Бывает и снег. Изредка. Даже на Новый год. Снег не задерживается дольше пары дней. Успел за вечер слепить снеговика и покататься на ватрушках с горок – считай, застал зиму.

Ростов забирает в себя. Затягивает так, как не может втянуть другой город. Но для этого нужно сойтись с ним характером. А это удается не каждому. Но если вы подошли друг другу, то город больше не отпустит. Тогда оказываешься в другом мире, в южной готической реальности. Ты заражаешься ею навсегда и попадаешь в особое пространство. Другой мир также реален, в этом мире ходят на работу и ездят на рынок за куркумой, мускатным орехом и трубочками с вареной сгущенкой, ходят в кино и кафе, вечерами сидят в квартирах и пьют кофе. Но что-то невидимое и неуловимое царит в воздухе. Это что-то можно только почувствовать, ощутить на шее или запястьях тонкое дыхание. Хтонь южная, хтонь донская. Она поглощает все и отдает городу нечто большее, чем просто силу.

Горожане из Ростова и с Ростова покажут разный город. И один маршрут будет дополнять другой. Каждая дорога раскроет город по-особенному. Но тем лучше.

Горожанин из Ростова проведет по улице Пушкинской – главному городскому бульвару. Здесь и трава на газонах зеленая и аккуратно подстриженная. И небо голубое. И солнце высокое. Почти бредешь по Арбату, если забыть, что ты не в Москве. Особняки XIX – начала XX века соседствуют с купеческими доходными домами. Первые этажи отданы под кафе и рестораны. Десятки маленьких кофеен зовут к себе. На Пушкинской стоит памятник, как ни странно, Александру Пушкину, рядом Антону Чехову. Чуть подальше Сергею Кирову, Владимиру Высоцкому и даже Михаилу Жванецкому. Тут же бюсты Михаилу Шолохову, Анатолию Калинину, Виталию Закруткину, Юрию Жданову. История всегда готовится в одном котле, а потом из растопленного варева отливается ключик к сердцу или душе города.

Следом горожанин из Ростова проведет по улице Большой Садовой – центральной городской улице. Некогда зеленой и тенистой, а теперь горячей и солнечной. Проведет мимо городской и областной администрации, краеведческого музея, музыкального театра, построенного в форме рояля, и Ростовского академического театра драмы имени М. Горького, возведенного в виде трактора. Во время прогулки по Большой Садовой можно спуститься в подземные переходы с плиточной мозаикой на стенах. Переходы построили в 70–80-х годах ХХ века, в это же время и выложили мозаику со сценами как повседневной жизни, так и посвященной историческим и культурным событиям.

Но есть город, который покажет горожанин с Ростова. Он не такой, каким его видит случайный турист. В нем другое очарование, другое дыхание, другой ритм. Это город, который дает силу. Горожанин с Ростова поведет на большой и толкучий Центральный рынок. Базар дышит разноцветьем, словно укутался в огромную шаль. А на ней старательный художник совместил и гжель, и хохлому, и финифть. И все эти яркие, кричащие узоры кидаются в глаза, захватывают целиком.

Вид на одну из достопримечательностей города – Ворошиловский мост. Фото автора

И в отдельном здании целые ряды рыбы: холодного и горячего копчения, вяленой, соленой, живой. На любой вкус. Огромные тушки копченых толстолобиков, по чьим ребрам капельками сочится жир (с припиской «Очень вкусный»). Соленые лещи, выстроенные в стройный рядок, с приписками: «Очень жирный», или «С икрой», или «Изумительный». Тарань, чехонь, шемая (которую называют шамайкой), рыбец. Около входа над рыбьим добром сидит продавщица кроваво-красными губами. И губы свои она подкрашивает каждые десять минут. Следующий ряд отдан под свежую рыбу. Та лежит во льду: судак, сом, сазан. Требовательно бьет хвостами. А еще лежит голая рыба. Без чешуи. Да, вот это страшно. Я думаю, что никогда-никогда не стоит продавать и покупать голую рыбу.

Здесь же, на Центральном рынке стоит и кафедральный собор Рождества Пресвятой Богородицы. В нем проходят службы, а чуть поодаль, на рынке, торгуют орешками и кустами роз и пионов, носками по 150 руб. за три пары и кастрюлями. Блестят купола собора, и звонит колокол. Громко, протяжно, по-ростовски. Едет трамвай, и в лобовом стекле отражаются и собор, и рынок, и высокое синее небо.

Ростов стоит на Дону. Это не Енисей, не Волга, не Обь. Дон не похож на другие реки. С виду ростовский Дон спокоен и скромен. Но это обманчиво. Когда вглядываешься в реку, то видишь черную-черную воду. Чернее такой воды не придумать. На набережной стоит лодка, в ней сидит неживая Аксинья и смотрит на неживого Григория. Сидят они, бронзовые, и так все время смотрят друг на друга, а за ними виднеется Дон и Ворошиловский мост. Так вот, горожане из Ростова обязательно отведут приезжих на набережную и на мост, соединяющий оба берега Дона. Если зайти в кафе или ресторан, то можно найти столик, откуда открывается вид на Дон и мост. Иногда по Дону плавает парочка – утка и селезень. Приплывают, наверное, с левого берега. Думаю, что они всю реку считают своей вотчиной.

Горожанин с Ростова угостит приезжего шаурмой (главным местным фастфудом). Шаурма очень популярна и продается на каждом углу. Однажды я видела, что в нее вместо мяса и овощей заворачивали оливье и селедку под шубой. Чертовы извращенцы. Так вот, купив шаурму, горожанин с Ростова пойдет вместе с гостем на Парамоновские склады. Руины (памятник федерального значения) стоят недалеко от набережной. По развалинам водят экскурсии, устраивают фотосессии и свидания. Здесь остатки стен испещрены граффити, а на земле вдруг можно найти свежие бордовые розы. В проемах бывших окон сидят голуби и смотрят на город.

Ростов расстраивается, расслаивается, расширяется. Растут районы, отдаленные от центра. Иногда добраться до них сложнее, чем до Таганрога или Новочеркасска. Спальные районы разные. Где-то с налетом интеллигентности и размеренности. Где-то нет. Где-то владельцы шаурмячных устраивают по ночам разборки и палят друг по другу из пневмата. Где-то мужики вытаскивают из машин калаши и спокойно вносят их в квартиру. А ты проходишь мимо и как бы ничего не замечаешь. Да и что замечать-то? Ну, мужики. Ну, калаши. Где-то районы пестрят бетонными заборами с колючими проволоками, воронами, клюющими куриные кости. И пивными, чередующимися с аптеками.

Ростов-на-Дону. Ростов – разный. Это бешеный рывок энергии. И рывок застыл в скачке, в движении. Это статичность вместе с динамикой, совмещенная в одном моменте. Можно ругаться на тысячи городских проблем, освещенных во всех пабликах. Но нельзя не любить или не ненавидеть этот город. С его черной водой в Дону, с Ворошиловским мостом, откуда прощаются с последней любовью и последней надеждой. С его блошиными рынками, где торгуют памятью: монетами, фарфоровыми статуэтками и пионерскими галстуками. С жителями города: неоднозначными, порой сложными, порой надменными и пафосными. С теми, кто монотонно пишет историю города, сжав ручку в пальцах правой руки.