![]() |
Портрет мадам де Сталь – почти фотографическая точность. |
История закольцовывается: первая выставка импрессионистов состоялась в мастерской фотографа Надара на бульваре Капуцинок, а теперь в соседстве с ними же можно рассматривать в Москве физионотрасы – почти фотографически точные портреты, моду на которые убьет затем дагеротип. Профили людей, по которым, как сегодня по профилям в социальных сетях, раньше пытались судить о личности изображенного.
И все это закольцевалось как раз в эпоху селфи – постоянной фиксации чуть ли не каждым обладателем умного телефона самого себя, находящегося в потоке разных впечатлений. Достаточно выбрать ракурс и нажать на кнопку, не обладая никакими специальными навыками.
Физионотрасом (термин происходит от французских слов, обозначающих «облик», «лицо» и «след», «отпечаток») называется как сама машина для механического рисования портретов, так и полученные при ее помощи изображения. Машина была придумана французским музыкантом, виолончелистом королевского оркестра Жиль-Луи Кретьеном в 1784 году. Спустя два года ее представили парижской публике.
Это деревянная рама, похожая на мольберт, примерно в рост человека с закрепленным пантографом и «прицелом», или визиром, помогающим удерживать глаз оператора в одном и том же положении по отношению к натурщику, который, ярко освещенный, находился позади аппарата и «изнутри» отбрасывал тень на экран. Художник обрисовывал эту тень – а речь шла в 99% случаев о профиле (хотя есть и исключения: например, портрет анфас Т.А. Никоновой).
Карандаш, прикрепленный на другом конце пантографа, рисовал очертания в натуральную величину. Такой абрис назывался «большой линией». Затем при помощи пантографа же портрет уменьшали. Копию переносили на металлическую пластину.
Тут хочется сделать ремарку: хоть весь процесс и преподносился как подлинное изображение человека, очищенное от субъективности художника (и это почти так и было), но все же кое-что требовалось добавлять вручную – тени, придающие объемность лицу, детали костюма и причесок, украшения, воинские награды, специально развешанные именно с той стороны, которую срисовывали. То есть это был портрет все же чуть улучшенный. Наконец, такие копии печатали в технике офорта и акватинты.
При этом, как порой и современные любители селфи, заказчики могли тоже воспользоваться, условно говоря, фильтрами. Смесь морилки и мела или цветных красок позволяла сделать механически скопированное изображение похожим на портрет, нарисованный от руки.
![]() |
Специально для выставки был сделан действующий макет физионотраса по историческим чертежам XVIII века. Фото предоставлены пресс-службой ГМИИ им. А.С. Пушкина |
В 1788 году Кретьен и объединившийся с ним миниатюрист Эдме Кенедей открыли «студию» в Пале-Рояле. И то, что начиналось как забавный эксперимент, рассчитанный скорее на друзей и близких, вдруг обрело в обществе популярность. Всего за один год совместной работы Кретьен и Кенедей выполнили свыше тысячи работ. И это было только начало. Исследователи сообщают более чем о 5 тысячах сохранившихся в музеях одной только Франции физионотрасов.
Мода на такие портреты длилась, без преувеличения, полвека – с 1780-х до 1830-х годов. И до того момента, пока дагеротип не произвел новую визуальную революцию, в Париже появлялись и другие ателье мастеров физионотраса. И такие портреты делали не только в Европе, но и – с некоторыми усовершенствованиями механизма – в Северной Америке.
Первыми клиентами мастеров механического портрета стали представители французского бомонда. Обладание столь изящным изображением самого себя, сделанным столь оригинальным способом, подтверждало их статус. Но также в Париже делали такие портреты и путешественники из других стран, в том числе представители русского дворянства.
Постепенно «услуга» становилась все более массовой: одни изображали на память своих жен, детей, любовниц или внебрачных отпрысков, другие – купцы, аптекари, врачи, артисты, судьи – использовали такие портреты как визитную карточку, необходимую для собственного профессионального продвижения. Наконец, давала о себе знать и особая предпринимательская хватка апологетов физионотраса. Ирония судьбы: то, что изначально создавалось как портрет «интимный», то есть предназначенный для себя и близких, для семьи или друзей, вдруг приобрело публичность и стало достоянием общественности.
Итак, легкость и простота технологической воспроизводимости позволяли тиражировать в том числе портреты знаменитостей: литераторов, музыкантов, ученых, художников. И кстати, впоследствии фотография, как раз и пришедшая на смену механическому рисованию, уже к середине XIX века создала «целую отрасль, породившую культ звезд», о чем напомнили кураторы и хранители в выпущенной к выставке книге «Механическое рисование. У истоков фотографии».
На выставке, на стенах, испещренных справочным материалом, можно также прочитать, что предпосылки «медийной революции» XIX века обнаруживаются как раз в конце XVIII века, в том числе «благодаря распространению конкуренции на демократичную социальную репрезентацию». И теперь вопрос: можно ли считать физионотрас тоже одним из средств, скажем так, относительно массовой коммуникации? Получается, что, несмотря на его некоторую локально-темпоральную ограниченность, да, можно.
И как тут не вспомнить Маклюэна с его скрижалью: «Средство коммуникации есть сообщение». О чем сообщает технология – об изменении масштаба, скорости и формы, которые привносятся в жизнь человека с этой технологией. Что дал обществу физионотрас? Скорость копирования реальности и создания носителя информации об этой реальности, возможность тиражирования, доступность, в том числе ценовую, охват.
А что именно с помощью этой технологии доносить до окружающих: свой статус, профессионализм, красоту, ум или что-то другое – каждый решал уже сам. И это действительно тоже один из шагов в наступившее и еще более ускорившееся, еще более растиражированное будущее.
Проходя сквозь всю эту череду на шесть минут застывших в профиль свидетелей, да и творцов эпохи, понимаешь, что в истории физионотраса очень много контрастов: личное становится общественным, элитарное становится массовым, а то, что было призвано сохранить память, вдруг забывается на многие годы – до тех пор, пока кто-нибудь не решится разархивировать чужие впечатления.