Театр прав

В чем предназначение театра? Странно полагать, что театр есть прежде всего предвосхищение кинематографа, и после того как люди научились снимать себя и показывать, живое представление стало менее значимо. Наоборот, оно стало более значимо. Театр предстал в самодостаточной суверенной наготе.

Главное в театре – уязвимость, риск, отсутствие дублей. Изначально явление театра терпко-сладостно тем, что любой из актеров может поскользнуться, сбиться, сорвать голос, да просто помереть на сцене. Это надрыв достоверности. Античный театр рифмуется с античными боями гладиаторов. Зрелище. Долгое. Древние спектакли шли сутками, выжимая актеров. Никак не случайно, что болезненное внимание драматургии уделяют Сартр и Камю. Театр экзистенциален. Мы сидим в зале, а актер мучается, стареет на наших глазах, напрягает связки и память, у него бьется сердце, обреченное однажды остановиться.

Зрители и актеры обмениваются сердцебиением. Кто главнее?

Если кинопросмотр – это садо-мазо в пользу фильма, которому не больно, а мы за время просмотра теряем кусок жизни, то театр – это садо-мазо в пользу зала, впитывающего корчи и вопли паяца.

Художественный театр начинается с вешалки. Встав на сцену, актер сует голову в петлю. Театр социальный вешалкой кончается. Петлями и фонарями. И все становится уже не игрой. Однако это тоже злая разновидность спектакля.

Люди играли и раньше, но думали, что не играют. Они действовали отчаянно, всерьез, отдавая жизнь за выбранную всем сердцем роль. На полном серьезе люди верили в идеологию как в религию, люди верили и в идеологию, и в религию, люди ждали, что некие реализованные тезисы могут решительно изменить судьбу мира. Тогда игра была, во-первых, самозабвенно детской (играя, дети способны запытать жертву до смерти или прыгнуть, взявшись за руки, с крыши), во-вторых, это была игра в мистическом значении, игра не развлекательная, а в высшей, звездной степени драматичная (как у пастернаковского Гамлета: «Если только можно, Авва Отче, чашу эту мимо пронеси!»).

Сегодня всерьез отстаивают нерасщепляемые идеологические принципы либо шарлатаны, спекулирующие на смутных настроениях обывателя, либо люди недоразвитые или и вовсе неразвитые.

Человек, обладающий широтой и минимальным даром провидения ближайших человеческих перспектив, понимает, что смысловое настоящее и будущее лежит в области синтеза. Синтеза, а не доктринерства. Не важно, каким будет это доктринерство, но приговор истории ясен: монополизация истины всегда будет вести к регрессу и человеческим несчастьям.

Поэтому – синтез. Поэтому игровое начало. Сегодня мы наблюдаем публичных персонажей, якобы противоположных друг другу по взглядам, но открыто упражняющихся в актерском мастерстве. Целая труппа трибунов. Вопрос уже не в столкновении «чисто конкретных патриотов» с «чисто конкретными либералами», а в том, кто круче отмочит и зажжет. Этот достаточно циничный театр – зародыш нового реального бытия. Медленно, но верно, из яростных реплик двух дерущихся петрушек вырабатывается идейная, реалистичная, не шутовская основа для существования новых поколений.

Но до этого искусственность и условность оппонентов должны дойти до крайности. Плод театра должен перезреть.

Какой будет затем идея, способная захватить души, объединять, а не сталкивать? Вряд ли идея зажима и праведной регламентации жизни, но и вряд ли демагогическая идея «свободы» в ее прежнем дискредитированном формате. Возможно, восторжествует «новая витальность», драматичная мистерия, но, надеюсь, это будут не петли с фонарями.

В любом случае будущее, хоть и приобретет смысловую начинку, по форме обязательно будет театрально. Артистизм, твой собственный и чей угодно, вообще выручает, спасает от самоубийственного пустого цинизма. Митинг с лозунгами или чудодейственный жреческий ритуал – все театр.

Скоро зрелище шагнет в жизнь. Вырвется за пределы театральной залы или наэлектризованной телестудии. Попадет в массы, на площади, в сознание миллионов. Зрелище зашагает┘ Здравствуй, общество зрелищ!

И следом вернется смысл.