Алексей Богатуров Лондонско-вашингтонское шоу с разоблачениями на иракскую тему способно затенить любопытную дату: 16 июля исполняется два года российско-китайскому Договору о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве. Тогда по поводу его подписания на Западе стоял сплошной стон. Самые знаменитые американские аналитики сравнивали этот документ с советско-германским пактом 1939 года. Сегодня мы смотрим на договор, словно из другой эпохи. Вместо возрождения союза Москвы и Пекина происходит скорее формирование квази-альянса Москвы с Вашингтоном. А поскольку договора никто не отменял (он подписан на 20 лет!), российская элита уверила себя в том, что "Китай у нее в кармане", а отношения с КНР - неприкосновенный "запас" российской политики в отношении с Западом. Так ли все радужно?
Первый зарубежный визит новый моложавый лидер Китая чуть больше месяца назад совершил в Москву и Санкт-Петербург. Старый вождь Цзян Цзэминь, оставшийся в роли могущественного наставника вождя молодого, смог убедить преемника в целесообразности такого старта. Это Цзян в годы своего собственного правления сделал старинную европейскую идею "баланса сил" популярной в Китае. Сам он придерживался ее логики: началом цикла российско-китайского сближения было обострение ссоры КНР с США из-за Тайваня в 1996 году и вспышка нашей обиды на Запад из-за расширения НАТО и политики на Балканах.
Российско-китайский договор - интереснейший документ. В нем - три группы обязательств. Первая вроде бы задает ему характер расширенного пакта о ненападении. Вторая - сильно напоминает стандартный договор о политическом союзе. Она включает в себя хитроумные статьи о контактах на случай принятия мер для устранения угроз миру и безопасности Китая и России, если такие возникнут. Третья - вообще смахивает на соглашение о коалиции "в защиту невмешательства". В тексте сказано, что Москва и Пекин выступают против любого силового давления на суверенные государства. После вмешательства НАТО в бывшей Югославии в 1995 и 1999 годах это положение было прямо направлено против отстаиваемой Западом политики "гуманитарных интервенций". Шума вокруг договора в Пекине и Москве не поднимали, но он, несомненно, знаменовал переход российско-китайских отношений от ступени всесторонней нормализации (1989-2001 гг.) к этапу формирования политического союза с элементами сотрудничества в сфере безопасности.
И что же? После сентября 2001-го Россия метнулась к США, став с 2002 года "почти ассоциированным членом" Североатлантического союза и полноправным членом "большой восьмерки". Пока Москва сближалась с Западом, Китай не радовался, но не скандалил и ждал. Вот тогда-то в части московской элиты возникло мнение о том, что КНР - это данность, "вечный актив российской политики".
Россия освоила тактику быть "поверх" формальных обязательств. Ведь очень большая часть политического смысла договора была скрыта между строк. Дух договора был в момент его подписания не менее важен, чем его буква. Потом произошла перекодировка. Буква стала духом. Внешне все осталось, как прежде, а моральная готовность сторон действовать по написанному резко уменьшилась. Раньше текст был программой минимум, а теперь стал программой максимум. Нас это устраивало, Китай - не очень. А что, если теперь станет наоборот?
У КНР много оснований для сближения с Америкой. Во-первых, Пекину все равно надо договариваться с Вашингтоном о внешних аспектах объединения с Тайванем. США блокирует движение по этому пути, но с 1996 года миновало 7 лет, острота взаимных обид прошла. Китай слишком важен, чтобы его было можно сравнивать по важности с Тайванем при всех достоинствах последнего.
Во-вторых, Соединенные Штаты уже "зашли к Китаю в тыл", получив базы в Средней Азии. Случилось то, чего 10 лет старался не допустить Пекин. Ведь если считать тайваньское направление китайской политики главным, то Китаю в самом деле нужно иметь в тылу "зону, свободную от американского присутствия". Но если перестать думать только о Тайване, то ситуацию можно увидеть в ином свете. Американское присутствие в китайском тылу может быть предпосылкой китайско-американского "союза" против радикального ислама. Исламизм в Пекине, не скрывая, считают врагом.
В-третьих, в Китае понимают невозможность противостоять попыткам США построить национальную систему ПРО, и КНР, подобно России, не может ответить американцам ничем адекватным. Пекину предстоит с этим примириться - на деле, хоть и не на словах, - чтобы способствовать уменьшению взаимной подозрительности в отношениях с американцами.
В-четвертых - экономические стимулы. Все больше китайских товаров продается в Америке, и все глубже Китай включается в глобальную экономику, в которой доминируют американцы.
Дело не в смене поколений руководителей в Китае. Устаревает сама идея "баланса сил", в котором Россия и США могли казаться в отношениях с КНР естественными противовесами друг другу. Новое время создает запрос на более изощренные схемы. Новые вожди ощущают этот запрос острее прежних. Созрели предпосылки изменения китайской политики. Курс на создание противовеса Америке при помощи союза с Россией может обернуться китайско-американской "интеграцией" - сходно тому, как схема российско-американской "интеграции" определяла вектор развития отношений Москвы с Вашингтоном в 90-х годах.
Если Китай начнет достигать нас в политическом сближении с США, сможем ли мы догнать его в сфере американо-китайского экономического сотрудничества? Сомнительно.
Дарья Гармоненко 