В конце прошлой недели председатель Конституционного суда Валерий Зорькин не исключил вероятности того, что в ближайшем будущем дела, которые для КС «очевидны», могут быть им рассмотрены не в публичном порядке, как это делается сегодня, а в рабочем. При этом смысл очевидности заключается не в явной бесспорности подобных обращений, а в том, что аналогичные дела Судом уже ранее рассматривались и по ним были вынесены решения. По мнению Зорькина, в результате сокращения сроков рассмотрения подобных дел значительно повысится оперативность КС.
Думается, за публичным заявлением председателя КС стоит еще и желание донести позицию высшего судебного органа до нижестоящих судебных инстанций. Конституционный суд не может и не должен тратить время и бюджетные деньги на рассмотрение из раза в раз повторяющихся обращений граждан и юрлиц по одним и тем же законодательным нормам только потому, что на местах весьма вольно относятся к правоприменительной практике.
Дело в том, что на практике суды слишком часто игнорируют постановления КС по какому-либо делу и обиженные граждане вынуждены в поисках справедливости снова и снова обращаться в высшую судебную инстанцию. Но, поскольку Конституционный суд по этому вопросу уже высказывался, он не может снова принимать это дело к рассмотрению. В таких случаях суд выносит определение, где есть отсыл на его прежнее решение. Однако подобное определение во многих случаях все равно не становится для низших судебных инстанций сигналом для пересмотра дела: определения КС почему-то не имеют такой юридической силы, как его же постановления.
Чтобы не возникал даже повод для поиска таких зацепок, как считают эксперты, поправки, касающиеся «очевидных» дел, должны быть обязательно внесены в Закон «О Конституционном суде РФ». Тогда судам уже не на кого будет кивать. В создавшейся ситуации непонятно только одно: а почему, собственно, решения КС, будь то постановления или даже определения, – не указ для нижестоящих судов? Все мы знаем, что в России не прецедентное право, и скорее всего, как считают правоведы, это хорошо: судебный вердикт – не догма, а результат осмысленного решения судебного органа. Но ведь в 79-й статье закона о КС прямо сказано: «Решение Конституционного суда Российской Федерации окончательно, не подлежит обжалованию и вступает в силу немедленно после его провозглашения. Решение Конституционного суда Российской Федерации действует непосредственно и не требует подтверждения другими органами и должностными лицами». И получается, что, несмотря на то что постановление – это итоговое решение КС, а определение подпадает под понятие «иных решений» (ст. 71), все они тем не менее – окончательные решения высшего судебного органа страны, не подлежащие обжалованию и вступающие в силу немедленно.
Однако на деле такого не происходит не только с определениями, касающимися каких-либо непосредственных обращений граждан, но и даже итоговых документов КС. Пример – ситуация с вынесением смертных приговоров. Уже после того как Россия была принята в Совет Европы и подписала Протокол № 6, а Конституционный суд своим постановлением № 3-П от 2 февраля 1999 года закрепил мораторий на вынесение смертных приговоров и признал невозможность в качестве наказания лишение жизни обвиняемого, российские суды иногда выносили смертные приговоры. Ситуацию всякий раз спасало лишь помилование президента. В противном случае за неподчинение требованиям Венской конвенции Россию ждал бы Международный суд.
За невыполнение решений КС в российском Уголовном и Административном кодексах предусмотрены уголовная и административная ответственность. Однако история российского права не знает ни одного примера, когда бы правоохранители хотя бы инициировали рассмотрение подобного дела. Поможет ли здесь еще одна «очевидная» норма, законодательно закрепленная, большой вопрос. Однако шаг в нужном направлении сделан.
Ярослав Вилков 
Дарья Гармоненко