Артур Блинов.
Глава МИД РФ Сергей Лавров в поисках всеобъемлющего подхода к ближневосточному урегулированию.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
Быстрая смена событий на Ближнем Востоке ставит все более сложные задачи перед дипломатами. Принимаемые решения лишь на время приглушают остроту конфликтов, имеющих долгую историю. Очередным полурешением закончилась война в Ливане. Насколько эффективной может быть деятельность миротворцев ООН, мандат которых ограничивается некоторым контролем над действиями одной из сторон конфликта – экстремистской группировки «Хезболлах»? Будет ли действительно соблюдаться прекращение огня? Как будет развиваться внутриполитическая ситуация в Ливане? И каковы перспективы прочного ливано-израильского урегулирования? Все эти вопросы пока остаются без ответа. На этом фоне объяснима осторожность Москвы, не ухватившейся за призыв послать своих солдат в Ливан. Москва готова направить лишь небоевые подразделения с функцией восстановления дорог и мостов.
В ходе своего ближневосточного турне (Ливан, Сирия, Израиль, палестинские территории), состоявшегося на прошлой неделе, глава МИД РФ Сергей Лавров вновь говорил о необходимости всеобъемлющего подхода к ближневосточному урегулированию. По убеждению Москвы, в корне проблемы лежит неурегулированность палестинского вопроса, но вместе с тем здесь считают, что все части ближневосточного конфликта взаимосвязаны.
Особенность ближневосточного региона в том, что его проблемы множатся и ни одна не решается. Попытки ухватиться за ключевое звено, чтобы «вытащить всю цепь», успеха не приносят. Так уже неоднократно происходило с палестино-израильской проблемой. Так было и с Ираком. Произошедшая там силовая смена режима не дала результата, на который рассчитывали идеологи американского вторжения – коренные перемены в регионе. Война длится уже три с половиной года и сейчас все более перерастает в войну гражданскую, межконфессиональную, способную раздробить страну. При этом Ирак, по сути, превратился в фабрику по производству международного терроризма. Одни конфликты подпитывают другие...
Относительное затишье на ливанском фронте вновь позволило выйти на первый план иранской ядерной проблеме. Сентябрь обещает стать весьма напряженным месяцем с учетом значительной активизации дипломатических усилий на этом направлении. Миновал установленный Советом Безопасности ООН крайний срок для прекращения работ по обогащению урана и ответа на предложение «шестерки» об урегулировании проблемы, однако этого так и не произошло. Ссылаясь на свое право развивать мирный атом, Тегеран расширяет число ядерных объектов. И хотя ни один из них не является собственно «фабрикой атомных бомб», страна обретает потенциал, который в конечном счете может быть повернут в военную сторону.
Заверения Тегерана о готовности продолжить переговоры по поводу своей ядерной программы сочетаются с твердым «нет» в том, что касается требований прекратить создание полного топливного цикла. Учитывая невыполнение Тегераном июльской резолюции СБ ООН, американская дипломатия приступила к работе над проектом резолюции ООН об экономических санкциях. По прогнозам американцев, обсуждение сначала основных идей, а затем и самого проекта резолюции продлится до конца месяца. Первым мероприятием в деле коллективного обсуждения возможных мер в отношении Ирана стала встреча «шестерки», прошедшая в минувший четверг в Берлине на уровне политдиректоров.
Берлинская дискуссия подтвердила уже известное – существование внутри названной группы двух лагерей: в то время как западные страны добиваются жестких мер против Ирана, Россия и Китай призывают не спешить. Министр иностранных дел РФ Сергей Лавров так характеризует позицию Москвы: Россия готова участвовать в обсуждении мер экономического давления, но делать это надо комплексно, исключая силовое воздействие на Иран. «Основным остается путь переговоров», – заявил глава российской дипломатии.
Россия – одна из стран, наиболее глубоко вовлеченных в решение иранской проблемы, в том числе из-за своего участия в сооружении крупнейшего объекта иранской атомной энергетики – Бушерской АЭС. Москва – автор наиболее перспективного плана решения проблемы, который предполагает создание на территории РФ предприятия по обогащению урана для Ирана и даже глобальной сети таких центров – в интересах всех стран, желающих создать у себя ядерную энергетику. Вместе с тем на данный момент Тегеран проявляет лишь вежливый интерес к этой идее.
Несмотря на прохладную реакцию иранцев, у Москвы есть все основания для настойчивой работы с Ираном. Ведь заложником сложившейся ситуации стал почти завершенный контракт стоимостью в 1 млрд. долл. о строительстве Бушерской АЭС, а возможные санкции в первую очередь будут направлены против сотрудничества в вопросах передачи ядерных технологий – любых, даже на 100% мирных.
Серьезные мотивы не спешить с санкциями и у Китая, имеющего многомиллиардные долгосрочные контракты с иранцами в энергетической области.
Чисто экономическими мотивами дело не исчерпывается. Москва и Пекин неоднократно приводили весомый аргумент: поспешные и резкие действия против Ирана могут подтолкнуть его на осуществление уже озвученной иранскими лидерами угрозы о выходе из ДНЯО и прекращение в нем контрольных функций Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ). Этот аргумент разделяется широким кругом специалистов, в том числе в МАГАТЭ.
По прогнозам американских дипломатов, продвигающих идею принятия экономических санкций против Ирана, обсуждение проекта резолюции СБ ООН может занять всю оставшуюся часть сентября. При этом очевидно, что сама будущая резолюция – если, разумеется, с ее содержанием согласятся все постоянные члены СБ – станет всего лишь одним этапом в сравнительно долгом по времени диалоге с Ираном.
По данным разведки США, если иранцы пойдут по пути создания ядерного оружия, им потребуется для этого как минимум 5 лет. Есть и более долговременные прогнозы, базирующиеся на том, что Иран, несмотря на пуск ряда объектов, не смог решить многие технически сложные проблемы их работы. В этой связи усиление режима контроля, направленного на недопущение экспорта в Иран технологий, связанных с производством ядерного топлива, могло бы еще более затруднить – если не исключить вообще – возможность перехода Ирана к ядерной программе военного предназначения.
