Марина Перевозкина Михаил Демурин – политический аналитик, публицист, в 2000–2005 годах – заместитель директора второго европейского департамента МИД РФ, Чрезвычайный и Полномочный посланник 2-го класса. Свой взгляд на проблему непризнанных республик экс-дипломат изложил в интервью «НГ».
– Михаил Васильевич, как вы оцениваете политику Кремля по отношению к непризнанным республикам? Похоже, она не отличается последовательностью. В чем причина этого?
– Главный изъян политики руководства нашей страны по отношению к проблеме самоопределившихся государств на постсоветском пространстве мне видится в неверном ракурсе ее рассмотрения. Решение ищут в русле поиска реакции на внешние вызовы, в то время как стоило бы подойти к этой проблеме с точки зрения вызовов внутренних, а именно – главного из них – потребности в скорейшем ясном национальном самоопределении. На мой взгляд, сейчас России необходима сдержанность во всем, что касается текущей внешнеполитической конъюнктуры и даже крупных проблем, не имеющих прямого отношения к такому самоопределению, и активное отстаивание позиции тогда, когда речь идет о делах, непосредственно влияющих на наше восстановление в качестве великой нации, одного из культурно-исторических полюсов современного мира. Ситуация, складывающаяся вокруг проблемы стремления к независимости Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии и Нагорного Карабаха, в том числе в проекции на проблему провозглашения независимости Косово, – тот самый случай, когда России имело бы смысл поставить во главу угла именно такой подход. Здесь важно все: и исторические обстоятельства формирования этих государств как части более крупного государства – Российской империи, а потом – Советского Союза, и констатация юридической некорректности выхода из состава СССР бывших союзных республик, частью которых являлись эти территории. Надо сказать, что общесоюзный закон, обязывавший союзную республику в случае постановки вопроса о выходе из СССР обеспечить проведение во входящих в нее автономиях референдумов по этому вопросу и уважать их результаты, который был проигнорирован руководством бывших союзных республик, стал в те смутные годы одним из немногих проявлений лучшего в мировой политической традиции, а именно – правила защиты стержневым этносом многонациональных государств, чаще всего империй, малых этносов от подавления этносами средними. Развитие событий на постсоветском пространстве после 1991 года показало, насколько обоснованной была и остается необходимость такой защиты. Только вот стержневой этнос от этой своей роли отказался. Так что эти территории как были, так и остаются территориями исторической ответственности России. И именно так надо подходить к формулированию политики на этом направлении. Никакая политика «свершившихся фактов» тут ничего изменить не может.
– В последнее время Запад заметно активизировался в Абхазии и Приднестровье. В Абхазии побывали представители ЕС и помощник заместителя госсекретаря США Мэтью Брайза, вследствие чего поползли слухи о неких тайных договоренностях между Вашингтоном и Сухуми. В Европе прошла встреча спикеров парламентов Молдавии и Приднестровья, причем для этого в отношении Евгения Шевчука был отменен запрет на выдачу виз, введенный для всего приднестровского руководства.
– Думаю, трезвомыслящие политики в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье и Нагорном Карабахе давно уже не испытывают иллюзий относительно политики России. Конечно, надежда умирает последней. И они продолжают где-то в глубине души надеяться на то, что период безволия, прикрытого интеллектуальными внешнеполитическими «изысками», у нас когда-то закончится. Но жить-то и решать свои проблемы им надо сегодня. Судя по моим беседам с представителями непризнанных республик, присущий нашей политике «прагматизм» – для них далеко не в числе первых оснований для деятельности. У них реально присутствуют идейные мотивы, и это служит едва ли не главным свидетельством того, что они состоялись как государства. В этом смысле я бы не стал подходить к данному вопросу с точки зрения того, просил или не просил их кто-то быть форпостами России. Они это делали не для России сегодняшней. Насколько я понимаю, они видят опыт и будущее исторической России как часть своей субъектности. Речь, кроме того, идет об успешном более чем пятнадцатилетнем опыте становления государственного суверенитета, происходившего при несоизмеримо меньшей, по сравнению, например, с Косово, поддержке внешних сил, в том числе и России, и при принципиально иной степени внешнего противодействия. На этот раз со стороны тех, кто поддержку отделения Косово от Сербии видит в качестве своей чуть ли не главной внешнеполитической задачи.
Другими словами, налицо реальные субъекты международной жизни. И это главное. Вопрос ведь не в формальном примате принципа уважения территориальной целостности государств или принципа права народов на самоопределение, тем более что такого примата в международном праве не зафиксировано, а в том, что практически осуществлять эти принципы может и должен только адекватный субъект. Что же касается диалектического подчинения этих принципов друг другу (на практике, что бы мы ни говорили о необходимости уважения международного права, всегда один берет верх над другим), то оно должно основываться не столько на внешних обстоятельствах, сколько на объективном анализе того, кем в смысле внутреннего качества они осуществляются.
Вполне возможно, что западные противники России поняли те аспекты данной проблемы, которые у нас пока не до конца осознанны, – значение поддержки самоопределившихся государств для национального возрождения нашей страны и факт присутствия на этих территориях реального государственного субъекта, превосходящего по качеству тех, кто претендует на свое «право сохранения территориальной целостности».
– Недавно в Тирасполе глава комитета Госдумы РФ по делам СНГ и связям с соотечественниками Алексей Островский заявил: «Стремление руководства и населения Приднестровья к признанию независимости республики – это путь в никуда. Нам не понятно желание видеть Россию в качестве гаранта признания независимости Приднестровья, которое исходит с левого берега Днестра. Мы выступаем за территориальную целостность государств во всем мире. Более того, ситуация, которая сейчас сложилась в Приднестровье, подталкивает Россию, в первую очередь, к тому, чтобы выходить на достижение каких-либо конкретных договоренностей с Молдавией». Похоже, Москва «сливает» Приднестровье. К каким результатам приведет такая политика?
– Эта игра затеяна не сейчас. Она ведется давно. Линия на достижение нужных России договоренностей с Ворониным за счет «инструментализирования» приднестровского урегулирования бесперспективна и вредна для России как минимум по двум причинам. Во-первых, неверно оценивается субъект политических действий с молдавской стороны: даже если договоренности будут достигнуты, они никогда не будут выполнены. Вторая причина – нежелание или неспособность оценить значение приднестровского опыта формирования новой постсоветской идентичности и того потенциала, который он заключает в себе для России, и проистекающее из этой неспособности уничижительное отношение к приднестровцам. Инициативу в Приднестровье и приднестровском урегулировании Россия теряет не сейчас. Она ее потеряла тогда, когда два года тому назад согласилась «усаживать» приднестровцев за стол переговоров с молдаванами без отказа Кишинева от введенной им в нарушение ранее достигнутых договоренностей экономической блокады Приднестровья. Уважаемый и уважающий себя посредник так себя вести не может и не должен.
Что же касается конкретно вышеупомянутых явно неадекватных высказываний, выставляющих Россию в качестве посмешища, причем не только на постсоветском пространстве, то за них должно нести ответственность даже не столько само это лицо, сколько те, кто поставил г-на Островского во главе столь важного думского комитета. Или, может быть, политика в СНГ не считается у нас важным делом?
– Руководители РФ много говорили в свое время о «косовском прецеденте». Следовало ли Москве признать Абхазию, Приднестровье и Южную Осетию после Косово и почему это не было сделано?
– В силу исторических обстоятельств и фактического становления Косово, с одной стороны, и Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии и Нагорного Карабаха – с другой, в качестве субъектов права народов на самоопределение прямой взаимосвязи между этими случаями нет. Другими словами, Россия имеет все основания не признавать независимость Косово и признавать независимость самоопределившихся государств на постсоветском пространстве. И никаких двойных стандартов в данном случае не будет. Более несправедливо было бы пытаться уравнивать принципиально различающиеся ситуации.
У противников признания Россией вышеуказанных государств есть свои аргументы. Пожалуй, наиболее распространенный из них – о «пробуждении» сепаратизма в отдельных российских регионах. На мой взгляд, здесь все ставится с ног на голову. Мы должны заботиться не о том, чтобы не дать карты в руки адептам расчленения России, а о том, чтобы вся политика нашего государства в социально-экономической и национально-культурной сферах гарантировала благополучие российских этносов и объективно снимала все основания для разжигания территориально-этнического сепаратизма.
Аргумент номер два звучит так: России опасно поддерживать сепаратизм в других странах, так как эти страны и их союзники в ответ станут агрессивно вести себя по отношению к Москве. Но ведь на деле-то с Россией никто и так не церемонится! Да, не все страны постсоветского пространства, находящиеся под влиянием США и ЕС, выступают агрессивно, однако почти все позволяют привлечь себя к тем или иным ущемляющим интересы России комбинациям. Поэтому никаким «добропорядочным» поведением гарантировать себе безопасность наша страна не сможет.
Как бы то ни было, инициативу в Абхазии и Южной Осетии Россия пока еще, на мой взгляд, в отличие от Приднестровья не потеряла. Да и в Приднестровье еще многое можно исправить.
– Какая политика в отношении непризнанных республик соответствовала бы российским интересам?
– Об идейных основаниях нашей политики в отношении самоопределившихся государств уже сказано выше. Кстати, на мой взгляд, давно пришло время в политической журналистике и политологии заменить все еще применяемый сегодня по отношению к Приднестровью, Абхазии, Южной Осетии и Нагорному Карабаху термин «непризнанные» на «самоопределившиеся». Смысл этого шага и для них, и для России, думаю, понятен: важно поставить во главу угла не то, как тебя воспринимают вовне, а то, как ты сам воспринимаешь себя.
Обладай Россия другим историческим временем, можно было бы, как предлагают приверженцы политкорректности, делать ставку на некие интеграционные проекты, в которых Россия будет ядром и двигателем, а отношения Тбилиси и Кишинева с самопровозглашенными республиками «уладятся в стиле ЕС». Однако дожидаться тех времен, когда Россия станет настолько богатой, сильной и привлекательной, было бы политически контрпродуктивно: западные политтехнологи к этому моменту завершат переформатирование элит и социальных институтов Грузии и Молдавии, окончательно закрепив антироссийский настрой в качестве главного основания их существования. Отталкивая от себя Приднестровье, Абхазию и Южную Осетию, мы ни на йоту не приближаем вероятность предпочтения в «малых метрополиях» именно нашего проекта интеграции (который к тому же пока никому не очевиден) и не умножаем к себе уважения.
Так что дело следовало бы вести к признанию этих территорий, причем с очевидной нюансировкой, исходящей из реалистического понимания того факта, что в самих этих республиках возможно многовекторное стремление к реализации суверенитета. Как представляется, Абхазия предпочитает развиваться как независимое государство, имеющее широкие ассоциированные отношения с Россией, Южная Осетия рассматривает признание независимости как шаг на пути к воссоединению с Северной Осетией в составе РФ, а на реализацию предпочтений, высказанных жителями Приднестровья, сильное воздействие будет оказывать неопределенность украинского фактора и отсутствие общей границы с Россией. Но и в последнем случае при сохранении желания и готовности приднестровцев стать частью России мы могли бы использовать опыт эксклавного развития Калининградской области. Конечно, дополнительной конфликтности при этом в отношениях с Кишиневом и Тбилиси России не избежать, но она будет меньше, чем ущерб нашим интересам при долговременном сохранении нынешнего положения и тем более при участии в попытках «соединения несоединимого».
