Опера разбитых фонарей

Вокруг 'Детей Розенталя' никаких скандалов в Петербурге не случилось. Сцена из спектакля.
Фото предоставлено пресс-службой Мариинского театра

По одиозности репутаций эти два спектакля также далеко опережают «Ромео». С балетной программой оперную объединяет время: и «Голландец», и «Дети» непродолжительны. Надо заметить, в этом плане обмен получился неравноценным: Мариинка «укатала» Москву своей «кольцевой» тетралогией.

«Летучий Голландец» – своеобразный ответ Мариинской опере на ее Вагнера: идет на немецком языке, в не самой известной редакции и без антракта – типичный для Мариинки вариант. К тому же в постановке режиссера Петера Конвичного, далекого от традиционализма. Поэтому уже наслышанная о тренажерном зале вместо тихих девичьих посиделок за прялкой и финальной пороховой бочке петербургская публика шока не испытала. К тому же марииинские постановки последних лет выработали у местных зрителей надежный иммунитет к нововведениям, а зарубежная публика и вовсе привыкла принимать «осовременивание» старых опер как должное. Тем более с точки зрения романтизма все в порядке: обыденное существование современного мира Даланда противопоставлено заблудившемуся из далекого прошлого мистическому кораблю Голландца. Лучше всего это сочетание удалось оркестру: от какого-то бытового звучания до звенящей меди духовых. При этом диких штормов не наблюдалось – все в рамках приличия. Как на достойном – и, что более важно, стабильном уровне вокальная сторона спектакля.

Театр не стал ограничивать себя патриотической догмой и на главные партии пригласил гастролеров – решение безусловно удачное. Самой сложной в этой постановке оказалась роль Сенты (Анна-Катарина Бенке). Сыграть современную девицу, способную вести себя как лживая кошечка и искренне сострадать незнакомцу («она его за муки полюбила»), органично чувствовать себя в современной одежде и в свадебном саване незапамятных дней – задача не из простых. Голландец Роберта Хэйла практически лишен инфернальности. Это страдающий человек, одаренный силой чувства, когда-то приведшей его к вызову небесам. И теперь движет ими не любовь, а «тоска по спасению». Он способен смущаться и горячиться. В общем, в спектакле обычные люди, попавшие в обстоятельства легенды. И выполнено все вполне убедительно. Странна, пожалуй, только фигуристая длинноволосая блондинка, обозначенная как ангел. Если выход, подсказанный этим ангелом Сенте, – уничтожение сразу обоих миров, то не из преисподней ли этот ангел? У Вагнера Сента жертвует собственной душой, не привлекая на жертвенник чужие жизни. Собственно, решение финала – и есть единственное скользкое место постановки.

А вот скандальная репутация «Детей Розенталя», мартовской премьеры этого года, похоже, в основном заслуга либретто Владимира Сорокина. Точнее, самого факта привлечения этого автора к работе в главном театре страны. Во всяком случае, ни к музыке Леонида Десятникова, ни к режиссуре Эймунтаса Някрошюса у тех, кто устраивал манифестации перед Новой сценой Большого театра, претензий, похоже, не было. Тем не менее в Мариинке «Детей» на всякий случай заключили в тройные рамки: собственно обменных гастролей, фестиваля «Балтийский дом» (сюда относятся оба спектакля) и юбилейного фестиваля Десятникова. Скандалов в Мариинке не случилось. На сцене шла современная опера, в современной же постановке – полутемная сцена, разрозненные бутафорские «штучки» (электрокабели, цепи, спортивный козел в роли гроба и строительные козлы – белого коня триумфатора, сюда же – пластический ансамбль – прием, всегда позволяющий разнообразить действие и заполнить зрелищный вакуум). Точка отсчета в опере – либретто. Ирония из разряда «стеба» в музыке отражена изощренными пародиями и цитатами знаменитых произведений композиторов – героев оперы и всяческой иной узнаваемой музыки. При этом остается открытым вопрос: воспринимать музыку Десятникова как именно оперу или как музыкальное сопровождение драматического спектакля. Во всяком случае, даже разработанные вокальные фрагменты здесь порою выглядят именно как игровые. Возможно, благодаря постановочной манере Эймунтаса Някрошюса, приверженца смысловых пауз «молчания» в действии.

═

Санкт-Петербург