Дарья Курдюкова
Илья Фальковский: «Опа!»
Фото автора
На выставке «Русский пейзаж» в галерее М&Ю Гельман куратор Георгий Острецов и еще 11 московских художников рассуждают, уместно ли вообще сегодня говорить об одном из любимых жанров классического русского искусства и отечественной публике. И если да, то стоит ли искать в нем национальные черты. Формулировка темы осталась прежней: пейзаж – он и есть пейзаж. А ракурс поменялся.
Прежде пейзаж давал волю излияниям восторгов, меланхолии или хандры у Шишкина, Куинджи, Поленова, Левитана, Саврасова, но с условием непременных дерев-небес и родных просторов. Даже поправка на их передвижничество, заточенное под критический реализм, картинки особо не меняла. Новый русский пейзаж, каким его видят на нынешней выставке, – пейзаж социально-политический, со всеми дефинициями, потому и вобрал в себя и портрет, и натюрморт, и жанровую картину.
Сегодняшний ландшафт полнится трэшевыми рисунками-надписями в духе граффити и заборных лозунгов у Сергея Пахомова и залихватского «Опа!» от Ильи Фальковского, с отморозком-великаном в ушанке, размахивающим автоматом на фоне Кремля и одновременно под кухонным тюлем. Этот пейзаж поднимает глаза к небу, собираясь смотреть на «Птиц» Устины Яковлевой, но то и дело тупит взор, созерцая под ногами лузгу семечек. На смену быстрой езде птицы-тройки – задумчивый полет птиц-семечек в культурном слое.
Подбирая определение здешнему пейзажу, можно сказать – это то, что населяет пространство. Городское уличное пространство, например. Поэтому плотно сомкнутые ряды огромных работ, без привычных этикеток с авторами-названиями (таково желание художников), напоминают глухой двор с разрисованными стенами. Единого сюжета нет – просто все собрались вместе и говорят о том, кого что волнует. Образно самым насыщенным оказался обнаружившийся в этом «дворе» небольшой закуток. И коли на повестке дня оказался вопрос о возможности продолжения русского пейзажа, то классики жанра (чтобы не отвлекать внимания) спрятаны сюда. Так, абстрактная серия Людмилы Константиновой «Гаммы» поименована эталонными фамилиями вроде Левитана и Федора Васильева. Правда, сами картинки походят на разноцветные полоски телепомех. Ирина Корина, следуя неискоренимой традиции коврами украшать стены, а не обогревать полы, свой ковер назначает окном в чудаковатое пространство, где как черти из табакерки из пластилиновых подсолнухов лезут то мент, то национальные символы. А вот пейзаж на постчернобыльскую тему – он одет в жизнеутверждающее разноцветье облаков и лугов, где автор Георгий Литичевский «вырастил» лютики, сожравшие собиравшуюся в перспективе поглотить их корову. Такие панорамы разворачивают не без полемического запала, хотя это и не полемика репортерского свойства на злобу сегодняшнего дня, а некие общефилософские размышления, на которые, видимо, должны наводить виды отечественных просторов.
Название новой выставки удачно выдержано в обобщающем, почти академическом духе, столь любимом нашими госмузеями и монографиями. И было бы интересно такой проект расширить на большой площадке – хоть на том же Винзаводе. Тем более что показанное здесь вписывается в сюжетный и формальный контекст современного искусства. Ведь приделанные к острецовскому пейзажу «Сплав леса за бугор» лампочки развивают мотив, который был у Ивана Чуйкова, когда тот во «Фрагмент интерьера» включал бра поверх живописных далей. Небоскребы из газетных обрезков и комиксов от Ольги Кройтор напоминают, в частности, барачные натюрморты-коллажи с газетами у Оскара Рабина. А абстрактное узорочье птиц Устины Яковлевой близко не менее абстрактным птичьим полетам из проекта Александры Паперно Birding┘
Что же до проблемы русского пейзажа, то тут скорее не задают вопрос, а ставят диагноз. И, судя по тому, что пространство импровизированного «двора» замкнуто, а пары прикрученной к острецовской работе лампе «Вход» не предусмотрено, – он неутешительный.
Дарья Гармоненко