Дарья Курдюкова
Зритель и рисунок поэта. Фото автора
Компания весьма разношерстная. Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Павел Антокольский, Олег Григорьев, Юрий Кублановский, Генрих Сапгир (с «вещизмом» написанных на рубашках стихов «Сонетов на рубашках»), Алексей Хвостенко, Ян Сатуновский, Дмитрий Александрович Пригов, Андрей Вознесенский (с остроумным коллажем – схемой разделки говяжьей туши, коей оказывается территория СССР), Глеб Шульпяков (к слову, публикующийся в «НГ»), Эдуард Лимонов… (и это лишь шорт-лист). Последний, выступая на вернисаже, решил присоединиться к линии ушедших в литературе и от их имени благодарил за выставку… А Ольга Залиева (вместе с ней экспозицию делали Виталий Пацюков, Наталья Реброва и Анна Рудник) сообщила, что, насколько ей известно, он передает в ГЛМ свой архив. Впрочем, к выставке это не имеет отношения, а в зале за Лимонова остались, например, портреты Че Гевары, Гитлера и Мисимы из цикла «Иллюстрации к священным монстрам» (как известно, книгу «Священные монстры» он в свое время написал в Лефортово)… Ажиотаж вокруг скандальной фигуры автора понятен, но поскольку специальной концепции у выставки нет, там найдется место всем.
Поначалу это может вызвать некоторое разочарование, но довольно скоро погружаешься в ворох портретов, афиш, театральных эскизов, иллюстраций, самостоятельных рисунков, набросков и писем, и структура, в общем, перестает иметь значение – живые вещи интереснее. От эскизов декораций и костюмов Маяковского к «Мистерии-буфф» до китчевого плаката-коллажа Андрея Родионова на тему «Чужого» Ридли Скотта. Художники в литературе, поэты, прошедшие выучку в художественных институциях и просто рисовавшие «под настроение», как сказала жена Евгения Рейна про Бродского, добавив, что часто «под рюмку».
На самом деле вовсе не хочется упрекать показ в безыдейности или в отсутствии акцентов: здесь уже не раз промелькнуло слово «коллаж», и жанр выставки очень удобно в него ложится. Это рассказ про словообразование, где слово и образ становятся гегемонами поочередно, взаимно друг на друга влияя или существуя автономно, и где, как в коллаже, все оживает благодаря деталям и контрастам. На другом полюсе от бурлюковского карандашного портрета Марии Денисовой, с мыслями о которой Маяковский писал «Облако в штанах», окажется, например, шариковой ручкой сделанный Бродским очерк, почеркушка «Приглашение на Гавайи» с брошенной навзничь лирой и с хохочущим матросом, усадившим на колени нагую красотку. А с другой стороны от сделанной Белым цветовой палитры поэзии Блока – вышивки и рисованные автопортреты Линор Горалик. Или автопортрет Татьяны Бек, или письма Бродского из ссылки, или поздравление-записка Маяковского «с праздником советским» «кисам изысканным и светским», Лиле Брик, конечно. И тогда за рисунками проступают слова, которые так не хочется прописывать, ведь и про судьбы с их сплетеньями, и про уходящую культуру письма и почерка, и про рождение образов, если раскладывать на составляющие, звучит избито. Бродский писал про Кублановского, что «стихи его не поддаются ни тематической, ни жанровой классификации – ход мысли в них всегда предопределен тональностью… читатель имеет дело прежде всего с событием сугубо лирическим». Вот и с выставкой в том же роде.
Дарья Гармоненко