Она увлекается и рассказывает все…

Это уже не первый спектакль Клима, поставленный для одной актрисы. Предыдущий длился почти шесть часов, этот – три. Фото со страницы Центра в социальной сети Facebook

Если попытаться рассказать о «Тамбовской казначейше» Лермонтова в постановке режиссера Клима человеку, не видевшему эту премьеру, ему наверняка покажется, что происходящее на сцене предсказуемо, провинциально и пошло. Но – попробуем разобраться.

Представьте себе почти пустые подмостки, не считая круглого столика, стула и вешалки (действие явно происходит в кафе, скорее всего привокзальном). Женщина с багажным чемоданом в руке и выражением обреченности на лице садится за столик, наливает вина в бокал из дешевого стекла, выпивает и собирается уйти, но что-то останавливает ее. На столике книжица – старое издание «Тамбовской казначейши». Женщина открывает ее, «пробует на вкус» первые строки поэмы, смакуя, а дальше, как у Чехова: «увлекается и рассказывает все». Строка за строкой, медленно, с многозначительными паузами, понятными ей одной и перебивающими лермонтовский ритм, – и так на протяжении трех часов без антракта.

А еще героиня достает смартфон и слушает пение: намеренно архаичные записи (Козловский?) «Демона» и «Белеет парус одинокий». Более того, значительную часть текста поэмы она сама пропевает на мотив «Паруса». А еще она постоянно переодевается: периодически уходит вглубь за кулисы, чтобы там сменить платье, парик – и появиться в каком-то новом облике. То очаровательной блондинкой, то жгучей брюнеткой; то в красном платье на бретельках, то в бирюзовом – с «цыганским» подолом… Кажется, что костюмы подбирали в секонд-хэнде, впрочем, подбирали со вкусом, и актрисе они очень идут. На протяжении действия героиня подливает в бокал вина; к финалу все выпито, произведение прочитано, и она, взяв багаж, покидает кафе. Перед самым финалом включается видеопроекция: актриса в наряде a la Кармен страстно танцует с немолодым полным мужчиной. Подкладка его плаща – показательно красного цвета.

Казалось бы, сколько постановок с подобными «условиями игры» (монолог одинокой женщины накануне ухода, отъезда или даже смерти) было видано, особенно на фестивалях камерных и моноспектаклей. Но индивидуальность Елены Соловьевой, преломленная через видение Клима, делает этот спектакль самобытным, уникальным.

«Тамбовская казначейша» – анекдотическая поэма про адюльтер, в финале которой старый тамбовский казначей проигрывает красавицу жену в карты заезжему улану. Чаще всего этот текст воплощается на сцене как «мужская лирика», становится поводом для высказывания актера, мужчины. Оно и понятно: читая поэму, ощущаешь лукавый «гусарский» прищур автора, его иронический взгляд на сюжет. Авдотья Николавна вырисована хоть и с сочувствием, но как «прелакомый кусочек», смутных желаний объект. Доверить «Тамбовскую казначейшу» актрисе значит избрать принципиально иной ракурс.

Героине спектакля Соловьевой–Клима не осьмнадцать лет, как лермонтовской Дуне; это дама постбальзаковского возраста. Она чем-то напоминает прежних экранных героинь Натальи Теняковой, когда за несколько тяжеловатыми чертами скрывается сильная чувственная энергия, эротичность. Печать усталости и разочарованности на красивом лице. Но, начав читать поэму, героиня как бы стирает память о пережитом, «обнуляется». Опыт, который переживается актрисой на протяжении ее путешествия по тексту, обретается словно на наших глазах. Регулярно меняя наряды и парики, а вместе с тем меняясь и внутренне, она все более размывает портрет конкретной женщины. Героиня обретает архетипический объем.

Нельзя сказать, что в исполнении Соловьевой лермонтовский текст потерял «гусарскую» фривольную интонацию, порой она даже акцентирована. Скажем, в строках «Обычай древний, но прекрасный;/ Он возбуждает аппетит…» особая пауза перед словом «аппетит» придает ему не совсем тот смысл, который очевиден читателю. Но, доверив текст актрисе, Клим словно высвободил его чувственное и иррациональное вещество.

Кажется, в этом спектакле Клим сознательно стремится к прямолинейной романтике, парадоксальным образом выявляя подлинный романтический потенциал текста. В какие-то моменты замечаешь: то, что сперва казалось провинциально-пошловатым, на самом деле рука об руку с высокой поэзией. Режиссер и актриса заставили посмотреть на Авдотью Николавну из Тамбова как на предтечу Катерины из Калинова или Эммы Бовари из Ионвиля. Вот почему сочетание красного с черным – доминирующих цветов этого спектакля и исконных цветов трагедии – кажется здесь оправданным.