Дарья Курдюкова  |
| Андрей Сарабьянов и его авангард. Фото автора |
Проект «До востребования. Коллекции русского авангарда из региональных музеев» придуман Центром авангарда при Еврейском музее и сделан вместе с «Энциклопедией русского авангарда». Куратор Андрей Сарабьянов собрал сотню работ из музеев 19 городов, включая Елец, Тотьму, Астрахань, Чебоксары... Тут показывают и Малевича в «ипостаси» символиста, к примеру, и художников, которые первых позиций в авангарде не заняли и соответственно имена многих из них публике могут быть и вовсе неведомы. В вернисажный вечер и внутри музея, и снаружи стояли очереди.
Квадратный зал, то ли большая гостиная, где вдоль стен над стульями-столами низко нависают лампы, то ли устроенный с комфортом зал ожидания. Даже с пестренькими коврами. Говорят, придумавшие сценографию Кирилл Асс и Надежда Корбут решили сконструировать как раз метафору зала ожидания, раз уж в фокусе выставки оказалось искусство, поначалу, увы, недолго распространявшееся по стране с государственной подачи, а потом забытое, невостребованное, частью утраченное.
Идею создания музеев живописной культуры, тогда Россия с замыслом первых в мире музеев современного искусства была именно что в авангарде, пестовал Василий Кандинский, в 1918 году сделав проектом ИЗО Наркомпроса. К 1920 году было закуплено 1926 работ, из которых 1211 распределили по разным городам. Это был стартовый «раунд» – второй случился позже, в ходе борьбы с формалистами и «ссылки» их работ в провинцию из столичных собраний. Потом настала долгая пауза забвения. В 1989-м Андрей Сарабьянов отправился в региональные музеи искать забытые произведения и сверяться со списками рассылок конца 1910-х, благо они сохранились в РГАЛИ (интервью с куратором см. в «НГ» от 30.03.16). Но, возвращаясь в эти музеи, каждый раз можно отыскать что-то новое, говорит Сарабьянов. Сейчас не удалось получить работы лишь из Екатеринбурга: музей на реставрации и свой авангард отправил гастролировать в Будапешт.
Выставочное пространство Еврейского музея сложное. И по достаточно скромным размерам, и по конфигурации. Работать с ним трудно, и сейчас архитекторы решили сыграть на контрасте с тем, как привычно, используя многочисленные выгородки, сегодня строить выставки. Этот зал ожидания, где картины без этикеток висят в несколько рядов (как развешивали работы и сами авангардисты), снабженные настоящими номерками (до востребования), где часть дверей настоящие, часть «слепые», будто символ неиспользованных когда-то, но предложенных авангардом возможностей, еще и сценическая коробка. Четвертая стена не снята, но она пуста, и возле нее как в зрительном зале – место зрителя. Оттуда видна панорама в сотню работ, первая часть авангардной пьесы (сейчас тут разыграли период 1900–1918, через год обещают показать продолжение и завершение драмы в 1918–1930-х).
Акты этой пьесы «Символизм, неоэкспрессионизм», «Союз молодежи» и «Бубновый валет» (два крупных – питерский и московский – игрока на авангардном поле), Марк Шагал, «Цветопись и беспредметность», «Ориентализм» (с напоминающими восточные миниатюры картинками Авагима Миганаджиана), «Сезаннизм», «Кубизм и кубофутуризм» намечают вехи и тенденции, оставляя выставку палитрой. Общепринятые магистрали движения искусства тут превращают – просто высвечивая не столь известное – в переплетающиеся маршруты, где совсем разное было совсем рядом. Потому что, скажем, Гончарова и Ларионов получили уже ярлык неопримитивистов, и в Третьяковке есть гончаровские павлины начала 1910-х, написанные то яркими цветными пятнами, то «стежками» в духе народной вышивки, а здесь вам – ранний, 1907 года, этот же птах у Ларионова. С тщательностью школьника и вместе с тем с обобщенностью и в гамме символистов автор словно «выткал» его изумрудно-синими мазками. Это потом у него – как и у Малевича с его здешним «Городком» 1910-го, абсолютно символистской вещью (никак не предвещающей будущих «Квадратов», разве что в шутку, квадратным форматом), где дым из крыш, небо, вода декоративны, как какое-нибудь украшение с эмалью, – наметились другие, ставшие в итоге «фирменными», поиски. А рядом, если пойти «от противного», показывают «Кабачок» символиста, голуборозовца Николая Милиоти, но для символиста нетипичный, не со стаккато штрижков, а выполненный с этакой вангоговской пастозной и даже мрачноватой и тяжеловесной основательностью.
В проекте «До востребования» все лицом к лицу, но из этой общности вдруг выкристаллизовывается то абстракция Кандинского, то цветопись Розановой и супрематизм Клюна, то кубофутуризм Веры Пестель, работ которой в принципе сохранилось мало. Можно придумать себе игру в ассоциации: вот «тема» трех сестер передает эстафету от монументального холста Машкова к чуть менее монументальному у Валентины Ходасевич. А вот «Игра в бильярд» Василия Рождественского: по словам Сарабьянова, она была вариацией на тему «Ночного кафе» Ван Гога: до национализации картина хранилась в собрании Ивана Морозова, но в конце концов большевики ее и вовсе продали из страны. Отдельной строкой в формотворчестве тех лет идет, конечно, обращение с разными фактурами, и здесь много натюрмортов, включая «Хрусталь» Рождественского, принятый в свое время за образцовый и в виде фотографии отправлявшийся по училищам. А есть, например, «Натюрморт с зеркалом» Софьи Дымшиц-Толстой, где тоже все во всем отражается, и вдобавок чувствуется тяга к декоративной плоскостности Матисса, так что красных рыб в стеклянных чашах хочется сравнить со знаменитой матиссовской вещью из ГМИИ, но – нет, француз написал ее годом позже.
Воображаемых маршрутов много, но смысл именно в панораме. В том, что эти работы и некоторые имена, дождавшиеся востребования во многом именно благодаря Сарабьянову, можно наконец увидеть все вместе и в Москве. В том, чтобы вытащить творчество художников из удобных схем. Ведь Малевич все равно неминуемо придет к супрематизму, а, скажем, Алексей Кокель – чуть ли не к соцреализму.
