Там, где Москва-река впадает в реку Конго

Маски в форме сердца. Фото автора

Выставка «Река Конго. Искусство Центральной Африки из собрания Музея на набережной Бранли (Париж)» проведет в Галерее искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков ГМИИ все лето. И хотя это не специально под Пушкинский музей сделанный проект – экспозицию придумали для самого Музея Бранли и потом возили в Сингапур, Шанхай, Сеул и Мехико, – хорошо, что он добрался и до Москвы. Ведь вдохновлявшихся африканским искусством модернистов у нас знают, а саму эту культуру – только узкий круг специально интересующихся.

Искусство XX века, как известно, свои новые формы открывало, вспоминая формы старинные. Модернисты вроде Пикассо, Брака, Дерена, Матисса, Джакометти среди прочего вдохновлялись африканской пластикой – как русские авангардисты вроде Гончаровой и Ларионова засматривались, скажем, на лубок и каменных баб (три года назад большая выставка об этом – «Русский авангард, Сибирь и Восток» – прошла во флорентийском Палаццо Строцци). Еще, конечно, и Европа, и Россия обратили взоры на Восток, на Японию и Китай, но это отдельный сюжет. В ГМИИ вообще-то показывают не такую уж и древность – 190 масок, ритуальных статуэток, реликвариев, витиеватой формы метательных ножей, напоминающих мечи (!), монет, тканей – и все это образцы конца XIX – начала XX века, но хранящие древние традиции. Такие вещи бывали и в коллекциях художников-модернистов. Куратор конголезских гастролей Франсуа Нейт рассказывает, к примеру, что исследователи из университета Кельна нашли керамику народности банту, время создания которой варьируется от IV до XVI века до н.э.

Пушкинскому не впервой показывать африканское искусство. В конце 2011 года тут устраивали показ «Искусство тропической Африки из коллекции Михаила и Леонида Звягиных». Но сейчас история не частного увлечения, а музейная. Музей на набережной Бранли – довольно молодая институция, он был создан по инициативе тогдашнего президента Франции Жака Ширака и открылся, спроектированный архитектурной знаменитостью Жаном Нувелем, в июне 2006-го. Так что целью вояжа теперешней выставки, можно предположить, была еще и популяризация деятельности музея, в фокусе внимания которого оказалось искусство коренных народов Африки, Азии, Океании и Америки. На Волхонку привезли предметы с территории бассейна реки Конго и шести стран, Республики Конго и Демократической Республики Конго, южной части Камеруна, Экваториальной Гвинеи, Габона и части Анголы. В общей сложности это земли площадью в 4 млн кв. км, говорит Нейт, не забывая упомянуть, что Франция уместилась бы там восемь раз. Самого куратора можно представлять очень долго: в одном лице он и историк искусства, и археолог, и этнолог, и философ, и член бельгийской Королевской академии колониальных стран, и монах бенедиктинского монастыря Св. Андрея в бельгийском Оттиньи-Лувен-ла-Нев. Но главное, сам Нейт родом из теперешней Демократической Республики Конго, родился в Ликаси, прожил там больше 20 лет, уехал учиться в Европу, а потом вернулся и с 1971-го по 1997-й преподавал африканское искусство в университетах Бельгийского Конго.

Культ женщины и плодородия, культ предков, культ охоты и ритуалы жертвоприношений антилоп (откуда и происходят маски с рогами), культ воина, куда ж без него, и статуэтки против злых духов, при изготовлении тулов которых в ход шло все, включая гвозди и металл, – тут эстетика примитива в высоком смысле слова. Тот случай, когда грубость и чистота форм завораживают. В этой грубости – свои тонкости. От таких масштабных деталей, что чем южнее по реке Конго, тем изображения были реалистичнее (разумеется, в рамках условности), и связано это с географическими условиями, в саванне с земледелием было лучше, эти области и развивались быстрее. До такого момента, что, глядя на так называемые маски с лицами в форме сердца, в которых это самое сердце образуется подбородком и выпуклыми надбровными дугами, а между ними тонкой линией вырезан нос, – вспоминаешь несчастного эстета Модильяни с характерной красотой его натурщиц. Их лица – маски! С «пустыми» глазницами, самопогруженным «взглядом», с длинными тонкими носами. Культовые африканские предметы модернисты превратили в ритуал красоты как умения видеть обобщенное в конкретном.

К слову, эта самопогруженность, которой проникнуты и африканские маски (а тут есть даже «глядящие» на все стороны света, символизирующие неусыпную защиту во всякое время), изящно поддержана и на уровне архитектуры выставки (Анна Каменских). Геометрическая лаконичность стен, где то в виде оконных ли или дверных створок развешаны экспликации, то из полумрака выступают часто-часто идущие рейки простенков, не «перекрикивает» точечно выхваченных светом в витринах «героев», а подстраивается под их ритм.

Жаль, что сделанный специально под ГМИИ раздел «Путь к абстракции», на словах рассказывающий о том, каким импульсом для художников XX века были все эти африканские диковинки, оставляет с тем, чтобы верить на слово. Из «живых» примеров – только африканская ткань из коллекции Матисса и пара его декупажей в пандан. За остальным нужно либо подняться на постоянную экспозицию, либо, как со скульптурами-ложками Джакометти, которого у нас нет, держать в голове. Поэтому можно сказать, тут ходишь с маской в голове. И, например, с монетой тоже, поскольку нигде не объясняется, почему формой походящие на длинные мечи предметы названы монетами. В музее говорят, такими действительно пользовались, но только самые статусные люди. И обещают в течение нескольких дней помимо общих вступительных слов к каждой части выставки снабдить показ экспликациями о самих предметах. На открытии их очень не хватало.