Софья Багдасарова: «Скабрезности не смутят аудиторию, знакомую с ренессансной светской литературой»

Софья Багдасарова написала о женщинах – моделях с известных портретов, а также о тех, которые в какой-то области были первыми. Фото из архива Софьи Багдасаровой

Книга «Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни», написанная Софьей БАГДАСАРОВОЙ после «Воров, вандалов и идиотов», «Омерзительного искусства», «Апокалипсиса в искусстве» (последние две были номинированы на премию «Просветитель») и книжки «Лев Толстой очень любил детей…», вышла в начале года и ждет второго тиража. Софья Багдасарова рассказала корреспонденту «НГ» Дарье КУРДЮКОВОЙ о том, кого из общества выдающихся дам она бы исключила, если бы не «потрясающая история», и о том, как складывался этот в разных смыслах хитросплетенный нарратив.

– Тебе нравится провоцировать читателя? В книге много «смен регистров». Есть история искусства как точка отсчета с произведениями и «ожившими» через твой нарратив историческими героями. Все это уходит и в роман, и иногда в детективные элементы, и в элементы исторической хроники. Рядом с обещанными фривольностями могут оказаться научные термины. При этом кажется, что по отношению ко всем регистрам порой включается и пародийная дистанция.

– Это переключение – как душ Шарко. Читатель должен оставаться в тонусе и не застревать в однообразии. Скабрезности не смутят аудиторию, знакомую с ренессансной светской литературой. Ведь после Боккаччо понятно, что человечество ничего особенно нового не изобрело. Таких текстов, в том числе переведенных на русский язык, много: это и Маттео Банделло, и Пьетро Аретино, и Брантом, и «Гептамерон» Маргариты Наваррской. В этом я сохраняю историческую достоверность. Кроме того, я очень любила в подростковом возрасте бальзаковские «Озорные рассказы», но когда перечитала позже, поняла, что это жестокий male gaze, не учитывающий женскую оптику. И я написала, например, о том, как воспринимает мир беременная женщина или женщина в состоянии абьюза. Человеческая психология не меняется. Другой очень важный для меня автор – Киньяр. В романе «Записки на табличках Апронении Авиции» речь идет о римлянке, живущей в эпоху варварских набегов, и ее личная жизнь перебивается историческими экскурсами. Мне нравится этот эффект киньяровских исторических романов. Но в одной рецензии я прочла, что моя книжка – любовный роман. Видимо, до искусствоведческой части автор не добрался. Для меня эта книжка – больше игра в эрудицию. Тем, кто изучает историю искусства, героини знакомы, и мне было скучно писать известное, хотелось по-другому развернуть.

– Первые из этих историй ты писала в блоге еще в 2009-м. Когда все стало книжкой, в ней оказалось 15 героинь. По каким критериям они выбраны?

– Это модели с известных портретов, как Симонетта Веспуччи для Боттичелли или Чечилия Галлерани для Леонардо. А также женщины, которые в какой-то области были первыми. Компьюта Донцелла – первая писавшая на итальянском поэтесса. Изотта Ногарола – первая женщина, которой позволили произносить речи на латыни при папском дворе. Вероника Гамбара – одна из двух самых выдающихся поэтесс Ренессанса. Туллия д’Арагона – первая куртизанка, напечатавшая книгу своих стихов. Екатерина Сиенская – первая женщина, ставшая крупным политиком. Софонисба Ангуиссола (мы пишем ее Ангишола, как в Эрмитаже, где хранится единственная в России ее картина, «Портрет молодой женщины») – первая профессиональная художница, получавшая деньги за работу. Кроме того, я рассказала о тех, кто меня чем-то эмоционально зацепил.

– Были те, кто тебе, ну, совсем несимпатичен?

– Бьянка Каппелло, вышедшая замуж за флорентийского герцога Франческо I Медичи. Рассказ называется «Пять трупов для Бьянки Каппелло»: человеком она была омерзительным, но история с ядами, убийствами и всем прочим настолько потрясающая, что отказаться от нее я не смогла. Во многие новеллы я вводила второго героя, который оттеняет главного. У Бьянки это первая жена герцога – Иоанна Австрийская. Так же написан рассказ о Симонетте Веспуччи, где появляется Смеральда Бандинелли. «Рождение Венеры» навязло на зубах, и я попыталась описать, как бы модель Симонетту воспринимали современницы, знавшие о страданиях боготворившего ее Боттичелли.

– Да, а сама Смеральда Бандинелли появляется на портрете Боттичелли, который считается первым в Италии случаем с трехчетвертным ракурсом. Вообще, это ведь не совсем автономные новеллы. Там все друг в друга немножко прорастают. В рассказе о Веронике Гамбара упомянуты и Изотта Ногарола, и Екатерина Сиенская, героини отдельных рассказов.

– Перекрестные ссылки выявляются сами, когда погружаешься в биографии. Гамбара, например, оказалась внучкой сестры Изотты Ногарола. Я пыталась нарисовать для книги схему взаимосвязей этих героинь – получилась доска, как в сериалах про маньяков, где все перекручено нитками. Лаура Дианти была женой Альфонсо д’Эсте, который, в свою очередь, был вдовцом Лукреции Борджиа. Он же был братом еще одной героини. Выдающихся людей было немного, и они были связаны на протяжении поколений. Кроме того, я большая фанатка «Человеческой комедии» Бальзака. Есть вселенная Marvel, а есть мультивселенная Бальзака. Есть энциклопедия ее персонажей, огромный том с биографическими справками на несколько тысяч человек. Мне хотелось сделать то же самое для Ренессанса, но поскольку в настоящих исторических энциклопедиях эти дамы уже описаны, я не стала давать ссылки в тексте. Я писала не только развлекательную, но и образовательную книгу.

– В текстах современников эти женские сюжеты описаны со снисходительностью или уже нет? Незаурядной образованностью большинство героинь обязано домашнему обучению и оплачивавшим его отцам. Как писал Делюмо, первая европейская школа для девочек появилась только в начале XVI века в испанском Алькала.

– В эпоху Возрождения женщины получили, конечно, уже гораздо больше прав. Но снисходительное отношение сохранялось. С одной стороны, если женщина хотела быть кем-то кроме матери и жены, нужно было настойчиво доказывать право на самореализацию, как половине героинь моей книжки. С другой стороны, женщин, условно говоря, сумевших прыгнуть выше головы, все равно воспринимали как диковинки. Репутация тоже играла роль – Лукрецию Борджиа положение ее отца не спасало. Речь идет о социальном репутационном круге людей, державшемся на личных связях. Если кого-то высмеивали, репутация была погублена. Лучше всех это умел венецианец Пьетро Аретино.

– Книжка получилась с 15-летней выдержкой. За это время твое отношение к этим дамам изменилось?

– Конечно. За прошедшие годы я пережила несколько социальных семейных стадий, и этот опыт сказался. Я писала ее в три захода. Треть рассказов появились десять или пятнадцать лет назад. Еще треть – лет семь назад. А потом мы с издательством думали, какую сделать новую книжку, и я вспомнила этот материал и захотела собрать его в историю. Я поняла, что история выстраивается, но не хватает связующих нитей – и дописала их. Мне эти связующие истории нравятся больше всего: например, о Софонисбе Ангишола – женщине, торжествующей в любви и профессии.

– Ты еще и переводишь с итальянского? В книжке приведены твои переводы стихов.

– Да. Но у меня была испанская спецшкола, а уроки итальянского я брала специально. Без стихов рассказы о поэтессах непонятны, а их стихи переведены на русский язык не были. Больше всего мне понравилось переводить сонет Барбары Торелли – это оказалась замечательная история литературной мистификации. Разрешения на переводы других стихов для книги мне предоставили известные переводчики Шломо Крол, Роман Дубровкин, Евгений Солонович. А искусствовед Павел Алешин специально для меня перевел стихи Аньоло Бронзино и куртизанки Туллии д’Арагона.

Обложка книги "Фениксы и сфинксы", изд."Бомбора", 2024. Фото Дарьи Курдюковой

– А академическую карьеру никогда не хотелось строить? Или тебе это скучно? Или здесь это слишком дорого?

– Я из академической семьи. Мой дедушка академик, родители – сотрудники истфака МГУ, где я фактически выросла и по мере их взросления проходила вместе с ними их академическую карьеру. Защищала с ними кандидатские, докторские, вычитывала рукописи, в 12 лет выверяла именной указатель и т.д. Эту ситуацию я видела изнутри, состояние нашей науки и в 1990-х, когда зарплату могли выдать картошкой, и в начале нулевых произвело на меня крайне гнетущее впечатление. Поэтому заниматься наукой я могу только одновременно с чем-то еще. Кроме того, я темпераментный человек и не уверена, что смогла бы надолго удержаться в университете или в музее. Я считаю, мне повезло найти себя в журналистике, в газете The Art Newspaper – это соответствует моей кипучей натуре.

– В прошлом году ты дебютировала как куратор с выставкой о Зинаиде Морозовой в «Горках Ленинских», сейчас на Винзаводе открылся проект о современном искусстве. Это что?

– В Большом Винохранилище мы с несколькими кураторами делаем выставку о сказках и их трактовке в современной культуре – «Жили-были. Школа русской сказки». Возвращаясь к сравнению с Marvel: у них комиксная культура пронизывает современность, а у нас этим стали сказки о богатырях. Это гигантский бизнес, создающий огромное количество продукции. На выставке все поделено на природные зоны, по Проппу: лес, пещера, болото и т.д. Там будут костюмы из фильмов Роу, из «Последнего богатыря», будут инсталляции современных художников. Моя часть – школьные классы с учителями Ильей Муромцем, Бабой Ягой – посвящена толкованиям сказок в современной культуре, например, в советской книжной иллюстрации, а также в массовой культуре, в палехских изделиях, в сувенирке и т.д.

– Создание текстов, выставки, лекции в итоге работают друг на друга или помогают отвлечься?

– Первую выставку я боялась курировать. Меня уговорили, и в итоге оказалось, что это как писать книгу – есть завязка, сюжет, катарсис. То есть нужно чувствовать драматургию, и в первый раз все получилось удачно. Сейчас ситуация другая – есть гигантское пространство, много кураторов, и я не контролирую весь процесс. А я люблю контролировать все.

– Ключевой вопрос: как все успеть?

– Я просто графоман.

– Ок, но в сутках ограниченное количество часов, а в человеке – сил, даже если лошадиных.

– Когда я чувствую себя здоровой, все успеваю.