Екатерина Барабаш Фестиваль фейерверков, назначенный на вечер минувшей пятницы, начался еще днем. Часа в два на Фрунзенскую набережную обрушились децибелы – репетировали музыку, которая должна была вечером сопровождать фейерверк. Заплакали дети, залаяли собаки, завыли кошки, попрятались тараканы, восстали мертвые. Ладно, последнее – преувеличение. Мы еще не знали, что это репетиция. Думали – начало конца света. Такой громкой музыки не бывает, поэтому даже солнце спряталось за подвернувшуюся тучу.
К девяти вечера к Фрунзенской начал стекаться народ и подруливать машины. Движение на набережной перекрыли, чтобы дать место 250 тысячам человек любоваться огненными вспышками в небе. Машины заезжали с Комсомольского проспекта на 1-ю, 2-ю и 3-ю Фрунзенские улицы, водители норовили подъехать поближе к месту действа. Потом это сыграло с ними злую шутку – обратно выехать было нельзя. Машины оказались в ловушке. Впрочем, червячок злорадства сидел внутри и нашептывал: «Так им и надо». Действительно, люди ломились на машинах поближе к набережной так, словно от этого зависела их собственная жизнь и жизнь Отечества. На проезжей части и тротуарах места давно не было, и массивные агрегаты пытались проехать по газону, там, где вдоль аллеи растут яблони. Они с ловкостью кашалота лавировали между деревьев, обдирая бамперами нежную кору. Сегодня на этот газон страшно смотреть... Наиболее «хитрые» норовили проехать между домами, отчего обычно тихие окрестные дворы превратились в мертвую пробку.
Настоящий ужас пришел, когда на крышах домов появились люди – безбашенная молодежь скользила подошвами по покрытию, их скрип отдавался в ушах кошмаром. Мы побежали на улицу, надеясь обратить на эти шалости внимание милиции. Но милиция была слишком занята перегораживанием набережной, чтобы вникать в мелочи.
Я не знаю, с кого теперь спросить за то, что мои пожилые родители, которые живут в соседнем доме, не спали всю ночь из-за сердца и давления, а весь следующий день отлеживались после тяжкой ночи. Не знаю, кому предъявить претензию за то, что я не могла выехать из двора из-за скопившихся машин, опоздала на важную встречу и поломала себе планы на ближайшие дни. Не представляю, кто ответит за изгаженные газоны. И кто объяснит мне, моим родителям и тысячам жителей района Фрунзенской набережной, почему мы стали жертвами народного гулянья, хотя закон о запрете превышения допустимого уровня шума после 23 часов вряд ли кто отменял. На кого мне подавать в суд за моральные издержки? И что – в Москве и ее окрестностях больше места не осталось, чтобы землю сотрясать?
Еще я пытаюсь понять, почему марш несогласных разгоняют за то, что он создает угрозу общественному порядку, а 250-тысячное стояние согласных на маленьком пятачке, люди на крышах, сердечные приступы от грохота и бессонницы приветствуются властями и властями же организовываются. Пока шла вакханалия, я думала о том, что если, упаси бог, кому-то станет плохо, «скорая» не проберется не только к веселящимся на набережной – врачи не попадут к невинным жителям, сидящим по домам. Или если вдруг что загорится – прощайся сразу – пожарная машина застрянет в километре в лучшем случае. Зато «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»! 250 тысяч согласных – это куда лучше, чем четыре сотни несогласных. Правильно?
Как говорится, в результате эксперимента ни одно животное не пострадало. Кроме меня, моих родителей да нескольких тысяч жителей.
