Лев Пирогов В обстановке строжайшей секретности я подписываю все материалы Сергея Шаргунова, присылаемые им из писательского поселка Переделкино для опубликования в нашей газете. Не в смысле "подписываю своим именем", а так... просматриваю. Чтобы чего лишнего не случилось.
Обычно статьи Сергея Шаргунова мне нравятся. Про Бодрова, про Цоя, про Че Гевару... Кто же спорит - жалкие, ничтожные люди! Но вот последняя статья (про меня) Сергею явно не удалась. Хоть и украсила собою первую страницу этого номера. Мне как цензору молодому и неопытному ничто вольтеровское не чуждо.
Я не удивлен, что трагедия в Моздоке воспринята Сергеем как формальный повод для того, чтобы вполне по-штокхаузеновски "сощуриться" и "поцокать языком", - кто бы сомневался, что жизнь и смерть - всего лишь "текст" для хронически ушибленного книжным переплетом "читателя". Давно известно: что показывают по телевизору, то исчезает из жизни. При Брежневе показывали надои и урожаи, при Ельцине - демократию, теперь - фильмы про хорошую жизнь, которая поджидает нас за углом в "нормальной стране"... А ведь еще в XVIII веке некто Георг Филипп Фридрих фон Харденберг (не путать с Новалисом - так теперь зовут пресс-секретаря Папы Римского) предупреждал: "Мир существует, чтобы войти в книгу".
В отрочестве я был потрясен этим апокалиптическим пророчеством. А что, если, не дай Бог, книга будет дописана?
Чтение убивает страсть к действию. Чувства стираются, их заменяют "образы", и вот уже многим кажется, что, "быть может, прежде губ родился шепот", а потом они умирают на лагерной помойке, вместо того чтобы взойти на костер, как Аввакум, чье "Житие" было лишь бледной тенью прожитой им великой жизни...
Шаргунов полагает, что постинтеллектуализм - это лекарство, которым шарлатаны, искренне желающие литературе выздоровления, пытаются напичкать ее чрево. Он ошибается. Это не лекарство, а динамит. Никто не собирается втискивать всех этих милых живых людей с их не прошедшими "испытания бумагой" виршами в литературный формат. Их предназначение - оставаться на воле, их задача - взрывать головы тех, до кого еще не дошло: литературы нет, семь дней как смердит, и мы уже почтили память ее...
Новалис, к счастью, не учел одного обстоятельства. Слово было в начале, а значит, и умереть ему суждено первым.
И что такое литература по сравнению с историей, что такое ее судьба по сравнению с судьбой моего народа?.. С жизнью людей, погибших под развалинами в Моздоке? Видишь человека - видишь вселенную. А отчужденный от него "текст" вызывает неизбежные подозрения: не подделка ли? Не глупая ли шутка, не "постинтеллектуализм", не розыгрыш?.. Сквозь призму "текста" мы даже трагедию научились воспринимать как повод для эстетической и интеллектуальной корысти. В стихах Щемелькова, опубликованных в прошлом номере и вызвавших шаргуновское раздражение, заключалась его личная трагедия. Шаргунов отмахнулся от нее, поскольку она не была выражена "в форме поэзии". Так же мы отмахиваемся от взрывов, если нам недостаточно интересно рассказывают о них по телевизору.
Нам правда не нравится - нам нравится, если "понарошку" похоже на "правду". Только эта похожесть называется "правдой искусства".
Некогда художник, маскирующий свое признание в литературной форме, взывал тем самым к покровительству "духов предков" - всех предшествовавших ему художников, в ряд с которыми он вставал, если писал "по правилам", соблюдая ритуальные формулы искусственного высказывания. Это было неплохо... первые триста-четыреста лет. Теперь смысл литературной формы забылся, и она стала самодовлеющей бессмысленной побрякушкой, оттягивающей на себя понятие о "качественности" текста.
На самом деле текст "качественен" ровно настолько, насколько он саморазоблачителен, изобличителен и правдив. В противном случае, как говорилось в небезызвестном и небесполезном фильме Георгия Данелии, "скрипач не нужен". На помойку его.
