Евгений Таран
Поэт-мифотворец Инга Кузнецова.
Фото автора
В клубе «Классики XXI века», расположенном в Чеховском культурном центре Библиотеки им. А.П. Чехова (куратор – Елена Пахомова) состоялся авторский вечер Инги Кузнецовой, на котором поэт представила стихи из будущей, пятой книги. Идея этого вечера оформлялась уже полгода, так как новый материал, появлявшийся на страницах толстых журналов и интернет-изданий, настойчиво требовал возможности прийти не только к своему читателю, но и к слушателю. Подготовлено же все было за считанные дни. В итоге вечер состоялся накануне юбилея поэта и собрал полный зал друзей.
Инга сообщила, что чтение стихов будет сопровождаться показом фотографий, сделанных Игорем Сидом, которые она собственноручно отобрала для визуального ряда. А затем анонсировала двухчастную структуру вечера с одним антрактом. В первой части программы звучали давно известные стихи из ранее выходивших книг. Так, из самого первого, вышедшего в далеком уже 2002 году, сборника «Сны-синицы» прозвучало: «Нелепый день. Мне смысл его не виден./ Он не единым знаком мне не выдан./ Шпионы спят, набравши в рот воды./ Пришла зима, похожая на осень/ и вещи – точно брошенные оземь/ озябшие плоды».
Характерное для творчества поэта тех лет стремление препарировать реальность до мельчайших атомов сущего переходило в стихах из «Книги реки и осоки» в языческое шаманство: «О рябинный глубинный обиженный бог/ выгляни между строк/ на краю удивленья ночного/ на краю удивленья ночного».
Несколько лет назад в беседе с Леонидом Костюковым Инга Кузнецова признавалась, что собственные стихи являются для нее своего рода мифами. В текстах она сознательно уходит от биографических подробностей и предпочитает взгляд на свое земное воплощение с какой-то отдаленной космической точки. В прозвучавших новых стихах поэта постоянно происходит пересоздание вселенной с опорой на глубинные мифологические пласты сознания. «Лист, свернутое в трубку обещанье,/ в бутылке воздуха зеленое письмо./ Стоят миры за всякими вещами./ Который мой?» Все земные события и даже предметы, как и подобает мифу, имеют свою проекцию в сакральном мире: «Вселенная спит. Изо всех углов раздается храп./ Меркурий спешит, а Юпитер опять не прав./ Пока собутыльник бессонницы чистит круп/ гривастому, я не умру».
Атмосфере мирового утра созвучны и возникающие в стихах реки с рыбами и иными обитателями, леса – как земные, так и космические, – и летящие через целый ряд текстов бабочки, словно связующее разные временные пласты звено.
После сотворения вселенных поэт снова выступает в роли теурга и создает человека из доступной материи – из себя: «Я превратила себя в человека/ бледного полого женского пола/ чтобы на ниточке гибкое тело/ марионетка нежно и голо/ я обманула тебя». Но акт творения, происходящий в пространстве лирического диалога, несет в себе сознание вины.
Это космогоническое путешествие, в которое пригласила своих гостей Инга Кузнецова, стало одновременно и ретроспективным представлением ее поэзии, и знакомством с новыми творческими поисками.
