Андрей Полонский Книги, которые произвели на меня самое сильное впечатление? Полное замешательство.
О Евангелии, «Святых Древней Руси» Георгия Федотова, «Путях русского богословия» Георгия Флоровского и «Введении в святоотеческое богословие» Иоанна Мейендорфа мы говорить не станем, эти книги просто дали мне возможность любить и быть.
Что же касается художественной и сопряженной с ней литературы, я человек крайне противоречивый. Наверное, все началось с «Джина Грина – Неприкасаемого». Гривадий Горпожакс (Василий Аксенов, Овидий Горчаков и Григорий Поженян) убедили парня, игравшего в футбол, что читать книжки все же имеет смысл.
Дальше шел Достоевский, до сих пор один из самых любимых мной писателей. Первая вещь ФМ, которая полностью вынесла мне мозг, даже не была романом. Это «Записки из подполья». И с ними идеально зарифмовались два самых модных в моей французской школе текста – «Посторонний» Камю и «Дьявол и Господь Бог» Сартра. Но это особенности среды и образования.
Потом Гессе – весь. И рядом – удивительным образом – Солженицын. «Раковый корпус» и «Март Семнадцатого». Именно «Март Семнадцатого» из всего «Красного колеса», в университетские годы составлявшего целую гору папок с машинописью в закрывающихся на ключ ящиках моего письменного стола, дал моему взгляду на вещи своего рода определенность, которую я ценю.
И, наконец, Лесков. Уже довольно поздно. Он единственный, к кому я постоянно возвращаюсь.
Ничего другого в принципе я мог бы и не читать. Но рад, что прочитал Лоренса Даррелла, Мишеля Уэльбека, Салмана Рушди, Милорада Павича, Орхана Памука, а еще раньше – Владимира Набокова, Михаила Булгакова, Леонида Леонова, Виктора Астафьева, Генри Миллера, Кортасара и Борхеса. Плюс к тому мне очень нравится Леонид Юзефович – о бароне Унгерне фон Штернберге и Гурджиев – обо всем остальном.
Вот, пожалуй, и всё. О поэзии, если выпадет случай, поговорим отдельно. Но с ней сложнее.
Дарья Гармоненко 
