Раскавычивая чудо

Восточнохристианские реликвии. Редактор-составитель Алексей Лидов. - М.: Прогресс-Традиция, 2003, 656 с.

В византийском содружестве интеллектуалов московский Центр восточнохристианской культуры под руководством Алексея Лидова становится одной из "точек сборки". Вслед за сборниками "Иерусалим в русской культуре", "Восточнохристианский храм: литургия и искусство", "Чудотворная икона в Византии и Древней Руси", "Иконостас: происхождение - символика - развитие" Центром выпущен сборник "Восточнохристианские реликвии", первый на эту тему в мировой науке. Более тридцати специалистов из разных стран северного полушария - историков искусства, культурологов, источниковедов - по примеру богословов, также участвующих в сборнике, трудятся над раскавычиванием слов "чудо", "святость", "благодать". Пределы положительной науки то соблюдаются, то раздвигаются, то остаются позади, - но всякий раз видны как таковые. Как именно пределы, нуждающиеся то в соблюдении, то в переносе, то в преодолении.

Мощи, чудотворные иконы, страстные и паломнические реликвии, вместилища святыни (реликварии), само священное пространство храмов и городов суть главные предметы книги. Византия, восток Европы, понимаемый как византийский, восточнохристианский, и Русь как часть именно этого Востока суть разделы сборника. Иерусалим, Константинополь - внутренние центры композиции, а перенос святыни из одного в другой и далее, по восходящим геополитическим, геокультурным векторам преобразует всю структуру книги, уподобляемую древу. Как святые мощи не делятся, но умножаются в благочестивом расчленении (об этом пишет в сборнике Сергей Иванов), - так умножается, восходит к сложности, ветвится восточнохристианский мир.

Ствол древа поднимается из грек в варяги. Федор Успенский замечает, что полюса днепровского меридиана противоположны в отношении к нетленности мощей: для греков это признак не отпущенных и не пускающих грехов. Русь, оказавшись полем спора двух воззрений, в итоге выбрала второй, варяжский; но самый выбор выглядел бурлением встречных потоков.

Древо ветвится в Херсонесе, Киеве, Великом Новгороде. В Херсонесе, где Константин-философ обретает мощи мученика Климента (истории и чину этого обретения посвящена статья Елены Ухановой). В Киеве, где могилянская традиция отождествила Печерскую икону Успения с тем образом, который, по рассказу Патерика, Сама Божия Матерь дала константинопольским иконописцам, шедшим на Русь обзаводить обитель в Ее имя (исследование Энгелины Смирновой). В Новгороде, куда паломник Добрыня Ядрейкович, будущий архиепископ Антоний, привозит из Царьграда и кладет в Софийском соборе меру Гроба Господня (текст Татьяны Царевской).

Добрыня побывал в Царьграде накануне его первого падения - Четвертого крестового похода. Крестоносная Латинская империя, усевшись было вместо Византийской, продавала святыни императорского реликвария - церкви Богоматери Фаросской - в Париж, Людовику Святому, строившему церковь Сен-Шапель. "Знаменательно, - пишет Алексей Лидов, - что даже само название "Sancta Capella (Sainte-Chapelle)", которое использовал король Людовик... является не чем иным, как традиционным латинским именованием Фаросской церкви". Париж в этой трансляции - не ветвь от древа, а попытка пересадки древа на почву Запада, латинства, похищение столичности вместе с Терновым Венцом и иными реликвиями Страстей Христовых. Добавим от себя: русское западничество, не знающее центра мира, но статистически предпочитающее полагать его в Париже, следует за логикой Людовика.

На стыке двух Европ действует третья логика. Ольга Белова изучает мнения славян-католиков, униатов и пограничных с ними православных об останках ископаемых животных, в которых видят проточеловеческие ("великанские") или "чужие" (вражеские) кости. Текст Беловой и фото "кости великана" у входа в краковский собор заканчивают книгу, выводя ее из пафоса. Занятно, что лишь здесь, на выходе из книги, снова появляются кавычки.