Словесные колокола

Меня преследует сирень. Валентин Серов. Открытое окно. Сирень. 1886. Национальный художественный музей Республики Беларусь, Минск

Мать повелела снять часы

 настенные:

добро бы шли, а то давай 

маршировать.

– А зеркала?..

В них сполохи военные!

Страшенные... – 

пророчествует мать.

Часы снимаю, зеркала 

снимаю –

я больше ничего не понимаю.

Мне чем-то надо успокоить 

мать –

часы снимать и зеркала 

снимать.

Связь матери и сына – она сакральная. Разрыв этой связи трактуется еще в одном стихотворении Беликова:

То ли Бог, то ли вставший 

у горла комок.

Отчего же рассыпано вроде

 приманки:

– Ты давай привыкай, 

научайся, милок,

разговаривать с мамкой 

в отсутствие мамки.

Ужас в том, что оставшийся сынок может и не привыкнуть к форме пустоты, занимающей теперь место мамки. И стихотворение, переливаясь чувствами и нюансами, упирается в финал:

А милок

ученический держит мелок

и выводит по небу смиренно

 и строго:

– Научаюсь... Неужто 

приблизился срок

разговаривать с Богом 

в отсутствие Бога?

Ужас отсутствия матери переводится в регистры онтологического ужаса. Обезбоженный мир оставляет только хищнические, эгоистические краски.

Порой Беликов использует длинную строку. Словно боится хоть что-то упустить. Ведь каждая деталь достойна внимания:

После смерти моей вы меня 

на Алтае отыщете…

Я в оранжевой юбке мелькну,

 как шотландец, на склоне,

и вослед мне залают 

вздремнувшие 

тысячелистники,

и метнутся за мной, 

и у Шамбалы самой догонят,

и обступят звучащими 

спазмами дикого запаха,

и узнают меня, и спадет 

постепенно завеса.

«Это Арев из Бийска». 

И – взвизгнет внезапная пауза.

И сиреневый Рерих возникнет

 из красного леса.

Здесь мистика струится многообразием цвета. И неясно, здесь речь о данности или уже о «потусторонности»? Одно входит в другое, обогащая поэтическую мистерию.

Необычны у Беликова бывают даже названия стихотворений. «Бегство из сирени в сирень», к примеру. И сами стихи:

От дискобара до сарая,

где тянет свеситься скорей,

сирень лохматая, сырая

меня преследует, сирень.

Сирень действительно преследует. Хочет сплошным цветением смысла и красоты. Любви.

Густая плоть стиха у Юрия Беликова рождается иногда абсурдными, необычайными словосочетаниями:

Я ревную тебя к заоконному

 (конному, пешему 

и корабельному) лесу.

Пешеходы его запыхались,

 кони вздыбились, а корабли дали течь:

из пространства ударило 

время, из времени – руки 

до плеч,

дальше не воплощались – 

гудели, не в силах облечь

в массу лета себя. Но тебя

 стали втягивать в Лету.

Тут уже что-то от Платонова сквозит.

А колокольная мощь остается всегда. Беликов словно запускает в движение незримый воздушный колокол. Чтобы он, раскачиваясь и звуча, вызвал наконец мистический волшебный Китеж. И чтобы расцвел рай на земле. В том числе словесный.