Жизнь – это мясо, искусство – просто гарнир

Первый боди-арт. 1969 год.
Фото из книги Анатолия Брусиловского «Студия»

Анатолий Брусиловский первым в Союзе завел настоящий арт-салон. В его знаменитой студии на Новокузнецкой в самое серое советское время проходили изысканные светские балы и костюмированные безумства. Античные наряды, цыганские юбки, посадские платки, коллекции антиквариата, поэты, писатели, художники, актеры и зарубежные гости. А за окном – мглистый сумрак беспросветности застоя.

Он изобрел боди-арт, он придумал коллажи, он был успешен как художник кино и как живописец, как график и как иллюстратор книг. Он всегда позволял себе выбирать. Иллюстрировал только самую качественную зарубежную литературу, которую тогда переводили. Автор книг «Студия», «Искусство жить», «Пантеон русского авангарда», «Время художников», участник поколенческого альманаха «Метрополь» сейчас живет новым изобретением. По его эскизам из драгоценных металлов изготовлена серия ювелирных украшений, недавно представленная самой искушенной публике в Сан-Морице.

Арт-объекты внушительных размеров, в широком смысле изображающие все, что человечество от века прикрывало фиговым листом, сам Брусиловский называет «провокативной ювелиркой».

Анатолий Брусиловский принял обозревателя «НГ» в своей студии, бывшей когда-то центром притяжения бурной светской жизни.

– Анатолий, как вам удавалось жить той жизнью, о которой вы пишете в «Студии», в то время, когда что-то было нельзя, а что-то невозможно?

– Я бы не стал употреблять слово «удавалось», дело в том, что я не прикладывал никаких специальных усилий для этого. Я не был героем. Я никогда не боролся с системой как таковой, с властью не боролся. Я ее не ненавидел. Просто я всегда занимался своим делом и не замечал ее. Эти люди были достаточно глупы. Поэтому с ними было легко. Сейчас говорят: «Ах, какое страшное было время!» Это совсем не так. В нем скорее гораздо больше было смешного и абсурдного. Я был большим оптимистом и пользовался их демагогией. Мне многое сходило с рук. Привлечь меня к какой бы то ни было ответственности было невозможно, хотя системе мой образ жизни, конечно, противоречил. Но, повторяю, мне было легко. Например, если я затевал прием, а ко мне в мастерскую стучали за выяснением происходящего, я сразу же выворачивал возникшую ситуацию наизнанку. Я выходил на лестничную клетку и спокойно, уверенно и твердо начинал ими командовать: «Здесь проводится спецмероприятие! Вы что не видите – сколько машин с дипломатическими номерами у подъезда. Немедленно обеспечьте им охрану. Не дай бог хоть одна пострадает». И вдруг они начинали жить по правилам игры, в которую я просто играл, заранее правил не продумывая. Я сам удивлялся, но они отзывались на мой выпад покорностью и начинали послушно организовывать охрану у подъезда. Через некоторое время я уже видел из окна квартиры, как около каждой машины стояло по два человека в сером. А моих гостей никто не смел тревожить. В системе того времени была брешь интеллектуальная – ее можно было обхитрить простодушно, не мудрствуя. Разумеется, я трезво смотрю на вещи и хорошо понимаю, что, например, в сталинское время ничего подобного произойти просто не могло бы. Хотя у Сталина тоже был весьма своеобразный демагогический юмор. Вспомнить хотя бы его знаменитое: «У меня нэт других писателей!»

А вообще, когда-то давно, еще в молодости, я сказал себе: «Изучай жизнь – это мясо, а все остальное, в том числе и искусство твое, – это просто гарнир и ничего более». Нет ничего важнее и интереснее самой жизни. Легкость жизни среди трудностей даруется правильным ее пониманием.

– Это прошлое. Сейчас вы, как всегда, заняты чем-то новым, значит, будущим. Ваша ювелирная серия и впрямь провокативна, авангардна – чего стоит хотя бы серьга в виде смятого окурка в натуральную величину с каемочкой тающего пепла и драгоценными угольками, ну, или вот эта – граната-лимонка почти в натуральную величину, губы с пирсингом, банка с черной икрой. Женщина, которая станет украшать себя таким образом, должна быть по меньшей мере смелой.

– Разумеется, каждое изделие несет в себе вполне читаемый месседж: «я взрывоопасна» – как будто говорит женщина, примеряя вот этот, например, золотой динамит. Это challenge, своеобразный вызов. Мужчина, который приблизится к ней, должен знать, на что он идет. Шоколадная плитка в фольге или банка с икрой в комментариях не нуждаются. Это нечто сулящее насыщение через высшее наслаждение. Все новое всегда провокативно, оно дразнит и возмущает. Я придумал для своих эскизов термин provocative jewellery. Но чем форма окурка, раздавленного в пепельнице, хуже формы листика, завитка или бессмысленного узелка? Или брошь в форме обгорелой спички – чем она хуже специально выдуманной виньетки, которой не существует на самом деле? Я воспел эстетику предметов, которые были вне нашего внимания, считались обыденными или запретными – вот и все.

– Некоторые предметы отсылают к Энди Уорхолу, по крайней мере к смыслам образов его творчества, но едва ли можно говорить о традиции, если мы имеем дело с очередным экспериментом в искусстве.

– Согласен. Я не первый художник, кто сделал ювелирные украшения. Галерея «Гмуржинска», с которой я работаю, уже устраивала за рубежом выставку моих украшений, где были собраны еще и авторские ювелирные украшения Дали, Кокто, Пикассо – все они в свое время занимались ювелиркой. Каждая уникальна, оригинальна, но лежит в контексте творчества каждого из этих великих творцов. Я же первым придумал изобразить в серебре, золоте и камнях все, что вызывает конкретные оргиастические ассоциации – еда, органы любви, взрывчатку, элементы оружия. Низкое до высокого уже возвел в изобразительном искусстве действительно Уорхол. Это он уравнял суп «Кэмпбелл» и «Джоконду». Но ему не пришло в голову сделать из этого драгоценности. Прорыв в большом искусстве никак не сказался на ювелирке до сих пор. Я внимательно изучил все наследие Уорхола, он нигде об этом не упоминает. Значит, идея чистого эксперимента моя. Последним ювелирным гением был Карл Фаберже, слава его простых, но в то же время грандиозных идей не умрет. Последним великим стилем был арт-деко. Он украсил кино Голливуда, аристократок Лондона и красавиц Парижа. И он тоже не умрет. Но теперь наступили другие времена, а они всегда наступают – и в этом вся прелесть жизни. Оказалось, что современный мир с его ментальностью и способом жизни стало почти невозможно сочетать с ювелиркой, созданной в другие времена. Она может быть еще пока и украшает, но не выделяет, не подчеркивает и ничего уже не сообщает, не проговаривает этому миру. Образовался пробел для идеи. И мне пришлось искать там, где еще не ступала нога эстета, ключ к поискам – ахматовская фраза: «Когда б вы знали, из какого сора┘»

– Это не первый ваш эксперимент. У изобретения боди-арта есть конкретная дата? Вдохновители?

– Да, я подарил миру боди-арт в 1969 году. Я первым сделал это. Термин возник уже позже. Но вообще-то изначально это был лишь удачный выход из положения. Советская Москва, железный занавес, серость. Ко мне приехали друзья из Италии – журналисты. Им было поручено снять репортаж о Советском Союзе, они потратили несколько пустых дней, скитаясь по Москве, можете себе представить, что им предлагали в качестве тем официальные лица. Потом итальянцы попали ко мне. Я пригласил самую красивую московскую манекенщицу Галину Миловскую и написал на ее совершенном теле картину из цветов и бабочек. Я расписал ее по наитию с ног до головы – так, как если бы она была холстом. Будь это просто мой очередной эксперимент, она бы потом пошла в ванную, и никто бы никогда ничего не узнал об этом, кроме наших друзей. А так получилось, что благодаря итальянцам, которым нужно было снимать жизнь СССР, целая сюита шикарных фотографий попала тогда в самые знаменитые европейские журналы. Зарубежная публика была в восторге – пошла слава, что советские художники – большие выдумщики. Больше того, постепенно из волны увлечения боди-артом возникло целое направление в искусстве, теперь весь мир расписывает тела, существует Академия боди-арта, делаются выставки, издаются каталоги, а ко мне обращаются с просьбой написать предисловие или засвидетельствовать художественную авторитетность очередного симпозиума по боди-арту. Недавно в Москве вышла энциклопедия боди-арта – совершенно роскошное издание. Я открываю его вступительным словом. Мне везло, мои эксперименты всегда попадали по адресу. Потому что вокруг всегда оказывались нужные люди в нужный момент в нужном месте.

– И они все отмечались в вашем «Музее друзей» (гостевая книга в мастерской Брусиловского. – В.Ч.). Это местная «Чукоккала»?

– Это самый важный документ в моей жизни. Его когда-нибудь следует опубликовать целиком. Мне много раз предлагали, но она еще не закончена, она продолжается. Она существует уже сорок лет. Здесь поэты, художники, спортсмены, конгрессмены (листает). Вот Лимонов себя рисует. Антониони отметился. Изобразил кинопленку и написал по-английски и по-итальянски: «Все». Оскар Рабин, Сергей Параджанов нарисовал себя в лагере, Анатолий Зверев, Олег Целков, Янкилевский. Вася Ситников нарисовал рисунок «Как устроен Ситников». Женя Рейн, Генрих Сапгир. Вот Кропивницкий – главный в Лианозовской группе. Это всегда грело меня. Глядя на эту книгу, я понимал, что моя жизнь происходит в правильных декорациях.

А еще книга несет в себе странную мистику, которой вообще-то я чужд, но вот, например, посмотрите – прожженная страница. Как-то пришел ко мне Женя Рухин. Я попросил его что-нибудь нарисовать. Вижу – сидит рисует, а потом говорит: «Принеси стакан воды». Возвращаюсь – он прожигает свой рисунок зажигалкой. Я удивился, он ничего не стал объяснять. Захлопнул книгу и тихо ушел. Через неделю он сгорел в своей студии. Знаменитый художник Юло Соостер любил рисовать абстракции в форме яйца. Как-то перед Новым годом он пришел ко мне и нарисовал почему-то взорванное яйцо, а в нем – мертвый зародыш, через две недели он умер от разрыва сердца. Через тридцать лет здесь побывал один известный психиатр, он писал диссертацию – занимался проблемой предвидения и предчувствия человеком собственной судьбы. Исследовал интуицию. Он долго и внимательно изучал книгу, потом опубликовал на ее материале научную работу.

Но вообще-то трагических предвидений в «Музее друзей» столько же, сколько и радостных, счастливых. Как и в самой жизни – здесь все переплетено, перемешано, и не счесть путей, по которым ходит человек, не изведать.

Мастер за работой. Фото Олега Ласточкина

Анатолий Брусиловский в своей знаменитой мастерской. Фото автора

Новый Вавилон. Коллаж 1987 года. Фото из книги Н. Олив, А. Брусиловский «Коллажи»