Неизвестное об известном

Валентин Зорин.

...ВИЗИТ в Англию в апреле 1956 года тогдашних руководителей советского государства Н.С. Хрущева и Н.А. Булганина был первым в своем роде и исключительным по своему значению. То, что этот визит совершили двое, отражало существовавшую тогда в Кремле расстановку сил - Хрущев еще не занял положения полновластного и единоличного лидера, это произошло несколько позднее.

В Великобританию они прибыли на борту самого современного по тем временам корабля советского военно-морского флота - крейсера "Орджоникидзе". Мне довелось вместе с небольшой группой сопровождавших лиц находиться на борту этого корабля. И все дальнейшее наблюдать собственными глазами.

История того, как начинающий журналист оказался в столь высокой компании, заслуживает особого упоминания. В те времена радиожурналисты не имели доступа к микрофону. Телевидения еще в нашей стране практически не было, а новости народ узнавал из уст дикторов, исправно читавших написанные для них тексты. Читавших, надо сказать, мастерски.

Случилось так, что Юрий Борисович Левитан привлек меня к занятиям дикторской группы. А когда руководителям радио пришла мысль о необходимости организации прямых радиорепортажей о визите советских руководителей в Англию, выяснилось, что работу, которую сегодня как повседневную и почти рутинную могут выполнять десятки и сотни теле- и радиожурналистов, поручить, кроме юного радиорепортера, оказалось некому. Главным моим преимуществом на тот момент было хотя и не такое уж большое, но все-таки умение обращаться с микрофоном.

┘18 апреля 1956 г. в портсмутскую гавань на полном ходу прямо-таки ворвался - чудо техники того времени - крейсер "Орджоникидзе" и, к восхищению знающих толк в морском искусстве англичан, лихо пришвартовался к причальной стенке. Высоких гостей встречал премьер-министр Англии, правая рука лидера военных лет Уинстона Черчилля Антони Иден, произнесший приличествующие случаю официальные слова. Сам Черчилль тогда уже находился в отставке. За 10 лет до того, в марте 1946 года, он произнес печально известную фултоновскую речь, где впервые пустил в оборот термин "железный занавес". Наступив на горло собственной песне, Черчилль пожелал в печати успеха визиту, который, как он написал, "должен способствовать более плодотворным отношениям между нашими странами".

Государственный визит советских руководителей шел своим чередом: приемы, речи, возложения венков, переговоры, - одним словом, все, что полагается в подобных случаях┘ И Хрущеву и Булганину приходилось сталкиваться с неудобствами и трудностями, для них непривычными. На официальные приемы в Букингемский дворец иностранным гостям полагалось являться во фраках, с чем советские гости решили не соглашаться. На прием к королеве они пришли в строгих черных костюмах. Выхоленный Булганин, от которого за версту разило духами, выглядел еще более или менее пристойно. Никита Сергеевич в столь непривычном для него одеянии чувствовал себя неуютно. Без помощи вышколенной прислуги не мог разобраться в предназначении многочисленных бокалов, ножей и вилок, расставленных перед ним. Высокомерным завсегдатаям королевских приемов хваленая английская выдержка помогала сдерживать улыбки. Впрочем, Никита Сергеевич нимало не смущался этим обстоятельством. Вел оживленный разговор, искусно и нарочито играя роль простого русского мужика, попавшего в компанию не слишком им почитаемых аристократов.

Но самый запомнившийся в ходе этого визита случай, который добавляет штрихи к портрету Хрущева, произошел в дни его поездки в столицу Шотландии - древний Эдинбург. В старинной резиденции шотландских королей - замке Холидрухауз, дворце со средневековой крепостной стеной, для встречи с советским руководителем собрался весь тогдашний цвет английского делового мира. Планировалось, что в ходе этой встречи состоится серьезный разговор на тему об экономическом сотрудничестве наших стран. На сей раз не аристократы из королевского окружения, а элита английского делового мира хотела послушать посланца Москвы.

В Эдинбург вместе с Хрущевым направилась маленькая группа сопровождающих. Несколько дипломатов, охранники, врач, переводчик и единственный из журналистов - автор этих строк.

О переводчике Н.С. Хрущева Олеге Александровиче Трояновском здесь следует сказать особо. Ибо он стал основным героем истории, о которой хочу рассказать.

Тогда еще рядовой сотрудник МИДа, он был представителем второго поколения советских дипломатов. Его отец, Александр Антонович Трояновский, видный революционер, занимал после Октября высокие посты на дипломатической службе, а в 1927-1933 гг. был первым полпредом (полномочным представителем) - звания посла в то время еще в советской дипломатии не существовало - в Японии. Именно ему принадлежит честь прорыва дипломатии молодой советской республики в Страну восходящего солнца.

А теперь вернемся к торжественному обеду в эдинбургском замке. Во время этого обеда Никита Сергеевич, не чуравшийся тогда чарки, что называется, несколько перебрал. Когда подали кофе, ему надлежало выступить с важной речью, заранее заготовленный и выверенный текст которой лежал у него в кармане.

Нынешнему читателю трудно понять весь драматизм происшедшего дальше. Напомню, что было начало 1956 года. Черная тень сталинских репрессий, нависавшая десятилетиями над страной, еще не развеялась. По существовавшим многие годы порядкам выступление вождя было "священным текстом". Приводя цитату такого выступления, редактор должен был на полях начертать "сверено с текстом" и расписаться. Любое отступление грозило неприятностями самыми серьезными.

И вот Хрущев встал со своего стула и начал выступление. Однако, находясь под винными парами, он запамятовал о лежавшем у него в кармане тексте и принялся импровизировать. Говорил он, забыв, видимо, кто перед ним находится, в ставшем для него привычным и впоследствии выраженном словами стиле "мы вас закопаем", разоблачая мировой империализм и его прихвостней.

Произнесен первый пассаж импровизации. Воцаряется мучительная пауза. Трояновский должен переводить, но он молчит. Я вижу, как он побледнел, по лбу его покатились капли пота. Пауза затягивается, Хрущев толкает переводчика в бок: "Переводи".

И Олег Александрович начинает переводить. Но говорит он не то, что только что произнес Хрущев, а фразу из официального текста. Хрущев говорит дальше. Трояновский продолжает в том же духе. Эскапады Хрущева, "переводимые" Трояновским, встречают явное одобрение зала, который вполне удовлетворен призывами к налаживанию сотрудничества, произносимыми официальным переводчиком. Некоторые фразы даже встречают аплодисменты зала, а Хрущев, вошедший в раж, не может соотнести свои разоблачительные по отношению к присутствующим пассажи с доброжелательной, почти восторженной реакцией.

Я сижу ни жив ни мертв, и меня сверлит только одна мысль: а что, если здесь окажется хотя бы один человек, знающий русский язык, и последует реплика, что переводится совсем не то, что говорит Хрущев. На счастье, такого человека не нашлось. Закончив свой темпераментный спич, довольный собой Никита Сергеевич под бурные аплодисменты присутствующих покидает зал.

За кулисами помощники, подхватив под руки, отвели его в комнату отдыха. А мы с Олегом Александровичем остались в мучительном ожидании того, что произойдет дальше. Дело было нешуточное. По тем временам все могло закончиться и Колымой. Как же, технический работник - переводчик - осмелился исказить смысл выступления лидера государства. В томительном ожидании - он как виновник, а я как свидетель происшедшего - провели два часа. Смею заверить, не самые лучшие два часа в нашей жизни.

Поспав, Хрущев вошел в комнату, где мы сидели, и несколько смущенно спросил:

- Кажется, я наговорил что-то не то?

- Да, Никита Сергеевич, - сказал Трояновский, - вы отошли от заготовленного текста.

- Не виляйте, расскажите мне в точности, что я им говорил.

Пришлось рассказать.

- И ты все это им переводил? - обратился он к Трояновскому.

- Никита Сергеевич, я шел по заранее утвержденному тексту, - сказал Трояновский упавшим голосом.

- Какая же ты умница! - вскричал Никита Сергеевич, обнял и крепко расцеловал Олега.

В газетах речь Н.С. Хрущева была воспроизведена точно по официальному тексту, а с этого момента началось восхождение Олега Трояновского по дипломатической карьерной лестнице. И заслуженно! Он проявил не только ответственность и заботу об интересах страны, но и незаурядное политическое мужество. По тем временам это был Поступок. <...>

...Вена в начале лета - город удивительно красивый и не похожий ни на один другой. Как-то по-особенному уютная, она в начале шестидесятых годов еще не потеряла респект столицы одной из великих империй, еще не выветрился дух габсбургской Австро-Венгрии. Для нас, молодых советских журналистов, живших за "железным занавесом" и попавших сюда, она показалась чем-то почти сказочным. <...>

Впрочем, цель, с которой я и мои коллеги в июне 1961 года пожаловали в австрийскую столицу, быстро развеяла романтические грезы. Нам предстояло рассказывать советским радиослушателям и читателям о важном, необычном для той поры политическом событии - встрече руководителей двух сверхдержав - Никиты Сергеевича Хрущева и Джона Фицджералда Кеннеди, всего несколько месяцев назад пришедшего в Белый дом в роли главы американского государства. <...>

Делегация была немногочисленной, а Хрущев еще не вошел полностью в роль властителя, что впоследствии он делал с большим размахом и вкусом. Вечерами он приходил к нам, чтобы пообщаться за "рюмкой чая". Американские журналисты остро завидовали этим неформальным брифингам, с Хрущевым они общались в сугубо официальной обстановке и под присмотром чиновников госдепартамента. <...>

Вечером 4 июня 1961 г. после первой беседы с американским президентом Никита Сергеевич, отказавшийся от официальной пресс-конференции, снова зашел к нам, строчившим свои корреспонденции, и стал рассказывать о своих впечатлениях. Он был без пиджака, со сбившимся на сторону галстуком. Ему явно хотелось поделиться переполнявшими его впечатлениями, и, завершив свой рассказ, он вдруг, хитро улыбнувшись, сказал: "А знаете, ребята, ведь президент-то еще зелененький, совсем зелененький. Слабо ему со мной тягаться..."

Хрущеву в то время было шестьдесят семь лет, а Кеннеди сорок четыре. Более чем двадцатилетняя разница в возрасте, то обстоятельство, что Хрущев уже несколько лет был первой фигурой в российском руководстве, а Кеннеди не находился в Белом доме еще и полугода, ничем необычным себя пока не проявил и не входил в число особенно известных политиков, настроило Хрущева на непомерно благодушный лад. <...>

Возраст - объективная реальность. Но исходить лишь из паспортных данных - ошибка непростительная, а в политике подчас и роковая.

Именно такую ошибку с далеко идущими последствиями и совершил в 1961 году в Вене не в меру самоуверенный Хрущев. Эта самоуверенность, сыгравшая с ним, как известно, впоследствии злую шутку, подвела его и тогда.

Подвела по-крупному. Возьму на себя смелость сделать рискованное предположение, которое, быть может, покажется иным исследователям спорным: именно туда уходит корнями трагический поворот дела, поставивший год с небольшим спустя, в октябре 1962 года, в дни печально знаменитого Карибского кризиса мир на порог третьей мировой войны и ядерной катастрофы.

Среди обстоятельств, подвигнувших Хрущева на находящуюся на грани политической авантюры установку советских ракет на Кубе, что называется, на расстоянии пистолетного выстрела от американского берега, была недооценка им истинного масштаба политической личности Джона Кеннеди как государственного деятеля мирового уровня с незаурядным умом и твердой волей, взявшая свое начало в ходе личного знакомства с американским президентом в Вене в июне 1961 года. Такой непозволительный в его положении просчет подвигнул советского лидера на опаснейшее противостояние с возглавлявшейся Кеннеди страной.

О Карибском кризисе написаны сотни книг и статей. Под микроскопом рассмотрены детали, обстоятельства и истоки этого кризиса. Мой рассказ непосредственного свидетеля венской встречи призван лишь дополнить эту картину немаловажным, на мой взгляд, обстоятельством психологического свойства. То, что я тогда увидел и услышал, убеждает меня в вышесказанном: недооценка Кеннеди, не отмеченная историками и свидетелями, сыграла свою роль в опасных событиях кризиса октября 1962 года.

Впрочем, не ища оправданий ошибке Никиты Сергеевича Хрущева, хочу заметить, что он в своем отношении к новому американскому президенту был не одинок. Кеннеди не приняли всерьез не только в Кремле.