Роман Виктюк как тотальный праздник

Теперь Виктюк одевается стильно и экстравагантно, а, помнится, четверть века назад... Фото РИА Новости

Пара вопросов на засыпку. На каком еще театральном сайте модератору через раз приходится отвечать «написантам» одной и той же фразой: «Спасибо за любовь!», и так год за годом? И чей еще телефонный автоответчик читает стихи о любви, причем время от времени новые?

Давненько я не была у Виктюка. С момента открытия его именного театра спектаклем «М. Баттерфляй» лет эдак 20 назад. Потому что боялась и сознательно избегала – не хотелось наслаивать на добрые воспоминания, буде возможно, «не те» впечатления: строй изменился, жизнь убыстрилась и, что греха таить, испоганилась, все ко всему адаптировались – и творцы тоже. Ой, как не хотелось, если что, вносить коррективы в светлый образ...

…Когда он приезжал, в нашем театре наступал праздник. В первый раз появился там как куратор. Дипломник какого-то московского театрального вуза ставил у нас «Жизнь господина де Мольера» Булгакова – условно говоря, ставил: так, технически проходил с актерами мизансцены. И выбор пьесы, и музыкальное сопровождение, и распределение ролей, и концепция – все это было, разумеется, Романа Григорьевича. Обычно разобщенный внутри себя театральный коллектив мгновенно почувствовал присутствие гения в доме – и объединился вокруг него: на репетициях и труппа, и техсостав потихоньку, человек за человеком, заполняли зал. (Это вместо того, чтобы бежать пообедать, передохнуть, сделать какие-то свои дела перед вечерним спектаклем – вещь, кто знаком с театральными реалиями, невероятная). Ромашка, как мы его тогда между собой называли, моментально это дело просек и стал выламываться: «А где те две красавицы из реквизита и  костюмерного цеха? Пока не придут, репетиция не начнется!» И красавицы, задрав носы к тяжелым хрустальным люстрам и расписному потолку, вплывали в зал и с достоинством усаживались в пятом ряду. До сих пор они слышали только: «Любка, носки!» и «Надька, ты зарядила мою чашу на вторую мизансцену?»

Виктюк все время иллюминировал быт. Помню, вышла неприятная история: поселен он был в интуристовской гостинице, что подразумевало вероятность при заезде каких-нибудь финнов немедленно оказаться на улице. И однажды это произошло, причем ранехонько, часу эдак в седьмом утра. Казалось бы, какие варианты? Скандалить и возмущаться в ресепшене гостиницы. Взять тачку и объехать другие отели в поисках «где оскорбленному есть чувству уголок». Поднять с постели местного театрального администратора, который так поселил, и обрушить на него праведный гнев – у меня утром прогон, почему я не выспавшись и без завтрака должен вам тут... и т.д. и т.п.

А теперь что сделал Ромашка. Ромашка прямиком отправился в общежитие при театре. Застав там сонное царство, на цыпочках перенес штиблеты своего практиканта Андрея с порога его комнаты на порог комнаты молодой героини Танечки, и вот тогда уже заблажил во все горло: «Люди добрые, посмотрите, что делается! Стоило отъехать педагогу на две недели, и эта коварная Манюрка соблазнила мальчонку! Андрей, я привез тебя сюда работать, а ты что творишь, негодник!» Из-за дверей комнат стали появляться заспанные физиономии и расцветать влюбленными улыбками – повезло так повезло, пообщаться с Роман Григорьичем еще до репетиции!

Заявляю категорически: на свете нет другого режиссера, который так бы любил актеров – и так умел с ними управляться. 

Во второй раз в нашем Таллинском театре Виктюк появился как режиссер-постановщик «Мелкого беса» Сологуба, и было это в 1983 году (в «Современнике» он его поставит гораздо позднее, в 1989-м). Тотальный праздник! Народные артисты радостно бегали в массовке, радиоцех скрупулезно записывал каждую репетицию, Недотыкомку изображал ученик балетного училища а-ля томасманновский Тадзио (как потом на банкете скажет не чуждый иронии чиновник из Министерства культуры: «Вы ухитрились с помощью нашего славного эстонского мальчика представить косную, гадкую и злую душу вашего Передонова!»). А мы, прочие, как водится, сидели в зале и получали несравненное удовольствие как от репетиционного процесса, так и от нахождения в непосредственной близости от потрясающего режиссера Виктюка. Лично я не сводила с него глаз и думала, что когда-нибудь обязательно напишу рассказ, который будет начинаться: «Он всегда был в одном и том же – в черной кожаной куртке, черной водолазке и синих джинсах». 

«Карнавал маркиза де Сада»: актер Дмитрий Бозин на фоне «кощунственного» задника (живопись Жана Дельвиля). Фото с сайта Театра Романа Виктюка

Сказать бы ему тогда – или мне – что в другой жизни он соберет громадную коллекцию дизайнерских пиджаков, очков и прочих аксессуаров, будет появляться на людях каждый раз в новом и стильном, жить в доме на Тверской с окнами на Кремль и трудиться в театре своего имени, – представляю реакцию! 

...И вот я, уже в этой другой жизни, сижу в Театре Романа Виктюка на прошлогодней премьере под названием «Карнавал маркиза де Сада» и фиксирую свои впечатления. Громадное эстетическое удовольствие от выстроенности и рисунка мизансцен. Точность и гармоничность музыкальных вкраплений (в финале прозвучит даже ария Орфея в исполнении Эрика Курмангалиева. Маэстро – известный знаток и коллекционер классической музыки, как он ее чувствует и «проникает» – тема для небольшого рассказа). Пятерка с плюсом за костюмы – серо-красные как бы вытянутые в длину мундиры, очень стильные, разнящиеся в деталях на разных персонажах. Лишь главный герой, маркиз де Сад, одет иначе – в струящийся светлый хитон, скорее красиво обнажающий тело, нежели его прикрывающий. 

Почему маркиз именно в хитоне, остается загадкой до тех пор, пока в глубине сцены не растягивают громадное полотно, занавес-задник, изображающий беседу Христа с апостолами в Гефсиманском саду. На творце – точно такой же хитон, как на маркизе де Саде (или наоборот – на де Саде хитон как на творце), апостолы же представлены в виде обнаженных рубенсовских фигур (а на одном даже красуется венчик из роз). Под этой пасторально-гедеонистской живописью оказывается до времени скрытой другая: шесть намалеванных уродов с выпученными глазами, перекошенными ртами и клыкастыми пастями с одной стороны, резиновая кукла из секс-шопа посередине и еще шесть уродов с другой стороны; аллюзии прозрачны. Покоробили ли рубенсовские апостолы? – пожалуй, да. Возмутила ли идентичность одеяний Исуса и Сада? – пожалуй, нет: если человек есть образ и подобие божие, чего уж тут...

Итого. Основной посыл спектакля (а пьеса Андрея Максимова – о взаимоотношениях творца и власти) – не делайте революцию, делайте любовь; основная идея – все неоднозначно, будь то событие или личность. Полностью согласна. 

Виктюк, как и 20 лет назад, глубок, точен, красочен, талантлив – и актуален. Отбивая ладони в конце спектакля, я так ясно понимаю, что все новомодные серебряниковы и бархатовы, все конъюнктурщики и «осовременители» классики в сравнении с Маэстро идут лесом. «Зрителя можно удивить только одним — любовью: ее нельзя придумать или  сыграть. Если у режиссера  и актеров нет открытых сердец, выходить на сцену не имеет никакого смысла» – так говорит Виктюк.

Роман Григорьевич, вы – моя непроходящая любовь. Теперь уже навеки. Пардоньте, что усумнилась.