Андрей Румянцев ЕСЛИ вы любите легкое чтение, но хотите казаться поклонником Пруста или Мисимы, то Харуки Мураками - ваш писатель. Его роман "Охота на Овец", выпущенный издательством "Амфора", скрасит досуг и позволит витиевато рассуждать о преимуществах и достоинствах современной японской прозы в сравнении с недостатками и "технократичностью" прозы западной. Вы сможете умно и тонко говорить об особенностях японского взгляда на жизнь и об универсальности взглядов Мураками, о традиционности дзена и авангардности джаза, не рискуя при этом увязнуть в метафизическом или ином философическом болоте и быть пойманным за язык. Занимательный сюжет и легкие диалоги, фантастическое нечто и судьбы мира промелькнут перед вами за вечер, за два, за неделю. А "добро" или то, что его напоминает, победит "зло" или то, на что "зло" похоже.
Скромный безымянный герой, застигнутый кризисом бурь душевных, без видимого напряжения проскользит по страницам романа. Выслушает пяток исповедей, поучаствует в непонятной игре, произнесет вслух или про себя ряд монологов, увидит "торжество человеческого духа" или продемонстрирует его сам и, преобразившись, зашагает в новое для себя завтра с новым опытом, но, как и в начале повествования, безо всякой цели.
Если вы любите легкое чтение, хотите казаться поклонником Пруста и Мисимы, но у вас нет времени формулировать свои мысли и впечатления, то обратитесь к статье о Харуки Мураками, написанной переводчиком романа Ковалениным. Из нее вы узнаете про существование "литературы вообще" и про "миры Мураками", причастность к которым сделает вас "элитарным и крутым".
Знакомство с Мураками будет для вас интересным или неинтересным в зависимости от вашего вкуса и настроения, то есть примерно таким же, как знакомство со Стивеном Кингом. Это сравнение не случайно: читая японского писателя, сплошь и рядом наталкиваешься на типологическое сходство с писателем американским. Оба - крепкие профессионалы-повествователи; оба строят сюжет вокруг чего-нибудь загадочного - монстроподобного; у обоих - персонажи и герои стоят перед проблемами либо нравственного, либо мировоззренческого выбора; и тот и другой обобщают ситуацию и упрощают проблемы. Однако Стивена Кинга как-то не принято рядить в одежды властителя дум. Крепкая беллетристика, чтение для отдыха и не без пользы - вот ниша, которую занимают книги американского писателя.
По-иному, как к "самому экстравагантному писателю", начинает строиться отношение к Мураками. Возможно, это просто рекламный ход, возможно, дань моде или экзотике. Но почти все, что говорит о писателе в своем эссе переводчик, обычно и неэкстравагантно, а иногда просто противоречит тексту. Так, многообразие и сложность влияний, выделяемые Ковалениным как индивидуальная черта, - общее место для модернизма и постмодернизма. Что же до писателей, на которых ссылается сам Мураками, то набор имен поражает оригинальностью только "лиц незаинтересованных". Кобо Абэ, Фитцджеральд и Чандлер вполне сочетаются хотя бы потому, что все трое "классики современной литературы", один - японской, второй - американской, а третий - детективной. От дзена же в романе осталась лишь "классическая бабочка". Женщины-героини представлены через отдельные детали, любопытные, но намеренно общие. Возможно, именно кажущаяся анонимность героев, недосказанность как прием и составляют главную особенность романа "Охота на Овец".
Ну а "джазовый дзен", о котором сказано даже на обложке, - это всего лишь слова и голоса, впрочем, за ними стоят стилистическая небрежность перевода и вычурные красоты эссе.
Дарья Гармоненко 
