Екатерина Сальникова Суть фабулы в "Пианистке" похожа на анекдот:
Мазохист (предвкушая). Ну, давай, бей меня, режь меня, жги меня!
Садист (со сладким злорадством). Черта с два. Не буду.
Когда Садист и Мазохист из масок превращаются в психологические типы, получается больной реализм Михаэля Ханеке. Никакой атмосферности. Никакой метафоричности. Поиски нетрадиционного секса вне жанрового искусства оказываются проблемами слишком тонкой души. Новый патологический треугольник выглядит так - Она, ее Ученик и ее Мать. Все просто, занудно, неказисто и душераздирающе. Ноль фантазии - максимум психологического эффекта. В общем, скандальное серьезное кино глаголит новые истины.
Одна из них: когда люди по-настоящему одиноки, они этого уже не замечают. Когда люди друг друга не понимают совсем, они этого уже не осознают. Каждый герой у Ханеке проживает свою отдельную "историю". С историями других она несовместима. Мир - не просто тюрьма, а сплошные одиночные камеры.
В фильме есть отдельная линия несчастной Старухи - матери главной героини в исполнении Анни Жирардо. Она пьет, смотрит телевизор, ходит с дочерью на концерты и ничего не понимает в жизни. Как запомнилось большинству наших зрителей по "застойному" прокату, Анни Жирардо всегда играла либо мужественных и сильных женщин, либо смешных и добрых. Первые доказывали свою правоту. Вторые находили свое счастье. У Ханеке Старуха Анни Жирардо почти в маразме, и ждать ей от жизни нечего.
Единственный подарок - участие на правах докучного свидетеля в сексуальной "разборке" дочери и ее ученика. Когда еще в дом ворвется молодой мужчина! Когда еще Старуху затолкают в комнату и там по-настоящему запрут! Не часто выпадает счастье стать чьей-то жертвой. Старуха будет вопить из-за двери "Убийца! Убийца!" так беспомощно и с такой самоотдачей, на какую способны только актеры-дилетанты, чудом угодившие в спектакль на самую мелкую роль. Они стараются изо всех сил и доводят патетику до идиотизма. Вот и Старуха рискует превратить в абсурдистский фарс и свою мелодраму, и чужую драму.
Но для Ученика пианистки все происходящее не может остаться просто дурацким приключением, ирреальным казусом. Для него это серьезная лирическая тема. Ученик здесь живет в своей истории - искренней любви и небывалого "облома". Бенуа Мажимель (неистовый и властный Людовик XIV в фильме "Король танцует") получил хорошую, но неблагодарную роль. В почерке Михаэля Ханеке проявляется какая-то обратная тенденциозность. Человек, не имеющий никаких странностей, вызывает у режиссера если и не презрение, то ощущение духовной неполноценности. Режиссерское пренебрежение рождает страшную аберрацию. Молодой человек ни в чем не виноват. Но постепенно рождается стойкая иллюзия его вины в душевной и физической неудовлетворенности одинокой пианистки. Ведь именно он не захотел выполнять садистские инструкции любимой женщины, жаждущей истязаний. Какая же это любовь?
Но у самой Эрики здесь нет истории любви - у нее история вечной обделенности. Ведь Эрика - не героиня экстремальных жанров, где женщины рыскают по ночным клубам, притонам и прочим злачным местам в поисках нетрадиционного секса. Эрика - человек классической и даже патриархальной культуры. Она преподает классическую музыку и ждет, когда на ее пути без всяких обращений в офисы знакомств и публичные дома появится человек, искренне жаждущий ее избивать и насиловать. Эрику тошнит от обычного орального секса потому, что он для нее слишком нормален и недостаточно груб.
Изабель Юппер играет респектабельную и талантливую даму среднего возраста. Сама интеллигентность и духовность - не стесняется своего возраста, выходит в люди без косметических ухищрений. С убийственной невозмутимостью нагнетается в фильме контраст между внешностью духовной аскетки, старой девы и самосознанием разборчивой любовницы.
Еще Ханеке ввергает в замешательство тем, что перестает делить мир на публичный и интимный. Режиссер изводит зрителя чересчур ровным ритмом, в котором чередуются обычные эпизоды и непристойные "завихрения" в поведении героини. Между ужином и общением с матерью Эрика заходит в ванну, чтобы быстренько сделать себе бритвой надрез в районе женских половых органов. Нет ни упоения болью, ни экстаза от вида собственной крови, стекающей густой струйкой по стенке ванны. Женщина деловито смывает этот след своей интимной жизни, прячет лезвие в косметичку и спешит к столу. Исчезают эмоциональные переключения из обыденности в эротику. Реальность становится сплошной и однообразной - как бы герои себя в ней ни вели.
Режиссер упраздняет для себя понятие извращения. Бывают только индивидуальные потребности. Проблема Эрики в том, что не все люди придерживаются того же мнения, что и Михаэль Ханеке.
Режиссер перестает объяснять мир и рассказывать историю человеческой души. Он предъявляет зрителю состояние этой души как факт, который анализировать бесполезно и некорректно. Можно только созерцать. Поэтому Эрика оказывается равна тем действиям, которые она производит или не производит. И действий этих больше, чем эмоционального переживания их результатов. Поэтому внимательно смотрите, что героиня делает с каменным лицом. Она выходит в пустынную раздевалку. Ищет какой-то предмет. Зачем? Находит стакан. Зачем? Потом ищет еще предмет. Зачем? Находит платок. Зачем? Заворачивает стакан в платок, кладет на пол и раздавливает стекло каблуком. Бережно доносит до чужого пальто и вытряхивает осколки из платка в карман. Жестоко, но гуманно. Цинично, но чутко. Талантливый педагогический ход. Эрика умеет ставить садизм на пользу людям. Как несправедливо, что никто не хочет помочь ей самой с помощью садизма испытать счастье. А счастье так возможно, так близко. Вся экипировка для него - веревки, шланги, кляпы - ждут в коробке под кроватью.
