Глеб Шульпяков. В 1847 году американец Майлл (J.J.Mayall) открыл на Стрэнде первое фотоателье. Одним из постоянных посетителей заведения вскоре стал пожилой англичанин, донимавший хозяина разговорами о фотографии.
Вопрос, который чаще других обсуждался на задней кухне, был вопрос о сущности света - точнее, о принципиальной возможности этот свет запечатлеть.
Встречи - к обоюдному, надо полагать, удовольствию - продолжались еще несколько лет. Однако в начале семидесятых старик пропал из виду - а чуть позже фотограф прочитал в газете о смерти некоего Дж.М.Уильяма Тернера. В некрологе говорилось, что этот самый Тернер был "великим английским художником, который воплотил в своем творчестве самые смелые по колориту и световоздушным исканиям пейзажные образы".
Воплотил - и воплотил: ничего особенного в этом пока не было. Однако под некрологом был помещен портрет, в котором наш фотограф с удивлением узнал свою работу, сделанную пару лет назад с того самого старика, который часами сиживал за грогом на его задней кухне. Старик был изображен в три четверти у закрытого окна, за которым, надо полагать, вовсю клубилось небо Лондона.
Но на этом история английской дружбы двух джентльменов, собственно, и закончилась.
А вот продолжение - кто бы мог сомневаться! - последовало.
Там же, "на берегах Темзы", только теперь чуть дальше от Стрэнда вверх по течению, в "старой" Тэйт открылась выставка фоторабот современного художника Даррена Алмонда (Darren Almond). Выставка была посвящена памяти трех великих живописцев: Сезанна, Констебля и, конечно же, Тернера - но через головы каждого из них обращалась к тому самому вопросу из позапрошлого века: о сущности света.
Свет - это пейзаж, который он освещает. Сезанн годами писал один и тот же вид - гору св. Виктории, - но за серийностью пряталась беспомощность художника перед смыслом пейзажа, который он пишет. Свет, а значит, цвет, а значит, температура - были. Смысла - не было.
Но попытка.
Другое дело - Констебль.
Констебль, ни разу не покинувший пределов Англии, всю жизнь рисовал английское небо над деревенскими вязами-крышами. На его картинах с меланхолическим однообразием чередуются мельницы и водоемы, но главное событие каждого полотна заключается в другом - в облачном небе, которое пропускает сквозь перисто-кучевые слои солнечный свет. Собственно, за этими облаками, фильтрующими свет, и гонялся художник по всей Англии: благо добра этого там - только голову задери.
Ну и наконец, Тернер, самый непоседливый из этой троицы. Центральная Европа, Франция, Венеция - что искал художник, мотаясь с коробками красок через границы? Правильно - тот же свет. Просто на фоне Сезанна или Констебля его эксперимент был наиболее чистым - в буквальном смысле слова.
В отличие от этих двух он использовал не искусственные "фильтры", а натуральные. Пытаясь запечатлеть свет, явленный сам по себе, он рисовал - воздух. Вот этот воздух - везде по-разному насыщенный и по-своему запятнанный взвесью - и разыскивал наш художник. Больше всего ему повезло, конечно, в Венеции - но речь о другом: о том, что каждый из трех работал со светом - во времени. Это импрессионисты дурили головы гражданам, что мгновение можно остановить - забывая хотя бы о том, что пейзаж меняется, пока ты его рисуешь. А эти трое - Сезанн, Констебль и Тернер - просто оказались "честными парнями": по отношению к объекту в первую очередь. Они пытались писать не только свет - они писали этот свет во времени. Именно поэтому их картины до сих пор "энергичны" - они заряжены самыми эфемерными "вещами жизни": светом во времени.
На этом, собственно, и сыграл гениальную роль современный фотохудожник.
Что он сделал?
Он посетил знаменитые места - подножие горы св. Виктории, местечко Флэтфорд, Арондин и Вери (там, где, собственно, мастера и работали) - и запечатлел на камеру пейзажи, ставшие когда-то источниками великих картин. Понятное дело, с точностью точки зрения тут был полный швах - поди отыщи! Но смысл заключался в другом - поскольку Алмонд снимал пейзажи (внимание!) ночью при полной луне с выдержкой в 15 секунд.
И что, как вы думаете, получилось?
Правильно: за пятнадцать секунд свет луны высветлял пейзаж до дневной насыщенности, но выдержка сообщала этому фантасмагорическому пейзажу - время. Течение воды у мельницы во Флэтфорде, дрожь листьев в Арпена - да просто потоки ночного воздуха - все оставляло в этом пейзаже световые следы.
И эти следы света были следами времени.
Так что не зря, не зря таскался Тернер к фотографу. Полтора века прошло - а вот поди же ты: с помощью камеры мы можем за четверть минуты сделать то, на что художники тратили жизнь.
Но "чисто английская" работа с классикой заключается не в интерпретации, а в стимулировании интереса. После крохотной выставки Алмонда (о которой вкусно писать, но смотреть - три минуты) зритель Тэйта рысью чешет обратно: в залы Тернера и Констебля.
И там уже "зависает" надолго.
Лондон-Москва
