Вадим Рутковский Позапрошлым летом братья Коэны отметили 15-летие своего дебюта "Просто кровь" выпуском его ремастированной версии. Предварял фильм вальяжный старец-прокатчик, некий Мортимер Янг, объяснявший доверчивым зрителям: "С появлением в 1984-м "Просто крови" мир заговорил о независимом кино". Наглейшая ложь, вполне в духе братьев. Однако это ложь, очень похожая на правду. Коэны (Этан традиционно значится в титрах продюсером, Джоэль - режиссером, сценарий пишут вместе) любят и умеют удивлять - не только тем, что в саундтреке их новой ленты звучит Людвиг Ван Бетховен. Братья работают с точностью часового механизма, выдавая по фильму в год, и что ни фильм у них - то новый уровень планки, которую братья поднимают все выше, и выше, и выше. При том, что эти работники ножа и топора ходят все время по краю родному - на грани автоповтора, на волосок от тиражирования стиля. Но пока удерживаются. Сегодня они увлечены погружением в прошлое: вслед за кантри-одиссеей времен Великой депрессии "О, брат, где ты?", устремили взгляд в 1949-й и подкинули "Человека, которого не было", жутковатый карандашный набросок, черно-белый сюрреальный ноктюрн на темы "черного фильма".
Жанр "film noir" родился в "великодепрессивные" 30-е и расцвел в 40-е благодаря усилиям таких белых джентльменов, как Джон Хьюстон, Хоуард Хоукс и Энтони Мэнн. Вот исчерпывающий рецепт приготовления "нуара": "Начните с чашки дурных новостей, добавьте ломтик разбитых обещаний, смешайте с правонарушениями и доведите до кипения. Варите на медленном огне, снимая пенку истины; подавайте охлажденным (иначе говоря, cool)". Ключевые слова: заблудшие души, шантаж, ночь и город, ложные обвинения, реальные преступления, "который час - и то никто не знает точно".
Львиная доля современных "независимых" паразитирует на "film noir"; несть числа нео-нуарам - от ироничной стилизации талантливого Джона Дала "Ред Рок Вест" до поделок класса "В" наподобие "Выхода в красное" или "Пушки, тачки, блондинки" (в последнем, кстати, играл коэновский "человек" Билли Боб Торнтон). Но только Коэны сняли не изощренное подражание старым мастерам, а настоящий и действительно великий "черный фильм", достойный сравнения с классикой.
Человек, "которого не было", - это Эд Крейн (Торнтон), калифорнийский цирюльник, тянущий лямку ежедневного существования в заштатной Санта Розе. Но все аккуратные улочки этого городишки - так, фальшивка, потемкинская деревня, дым-туман, потому как настоящее место пожизненной прописки Крейна - Коэн-сити, где весь земной век меланхоличный Эд задумчиво стриг отжившие свое волосы, не вынимая сигареты изо рта, под неумолчную болтовню постоянных клиентов - обожаемых Коэнами гротескных пожилых толстяков. На досуге брил ноги жене-бухгалтерше (Фрэнсис МакДорманд, муза и жена Джоэля Коэна) и, кажется, испытывал определенный интерес к опекаемой им молоденькой пианистке Берди. Наблюдал за нехитрыми провинциальными увеселениями, вроде скачек на свинье. Комментировал все происходящее, и одинаково невозмутимо рассказывал и про шурина Фрэнка, и про самого дорогого адвоката Калифорнии Фредди Риденшнайдера, ненавидящего факты, потому что в них нет смысла. Не знаю, мечтал ли Эд о великом богатстве, но однажды доверился аферисту, предложившему вложить десять тысяч в новомодную химчистку, пошел на шантаж жениного босса по кличке Большой Дэйв, вляпался в аферу с дурным концом и кончил земной путь на электрическом стуле. И гений Риденшнайдера не помог.
А вообще увольте; пересказывать сюжет "Человека" - последнее дело. Этот фильм - в отличие от прежних коэновских детищ - почти не смешон и фантастически, нарочито, почти невыносимо замедлен. Он нетороплив, как вечно сонный герой Билли Боба Торнтона, что тонет в клубах табачного дыма и безвозвратно вязнет в потоке неподвластной человеческому разумению жизни. Жизни, что и есть сон.
Вместе с постоянным оператором Роджером Дикинсом Коэны сотворили картинку тонкости и красоты невероятной. Густой дым обволакивает, кажется, и внеэкранное пространство, придавая вкус нереальности окружающей действительности; визуальная сторона кристально, недостижимо совершенна и - я не шучу, какие уж тут шутки - достигает метафизических глубин уровня сокуровского "Камня". Та же хрупкая, зыбкая, нездешняя черная белизна, цвета иных миров и потусторонних пространств. Удивительная по пугающей красоте сцена смертной казни закономерно венчает это мрачное действо. Билли Боб Торнтон же - почти как ушедшие в небытие гении старого кино - создает ощутимое напряжение, не прибегая даже к малейшим актерским уловкам, одним физическим присутствием, тем, что он просто есть на экране. Так что если что-то в фильме несовершенно, так это, единственно, дезинформирующее название. Что не помешало братьям Коэнам в третий раз получить каннский приз за режиссуру. Аплодисменты, аплодисменты.
