Анна Ветхова
Владимир Ашкенази, как и зрители, мучался от духоты.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)
Пианист и дирижер Владимир Ашкенази – редкий гость в Москве. Немецкий симфонический оркестр Берлина, которым маэстро дирижировал, как и солист – виолончелист Линн Харрелл, вообще приехали к нам впервые. Скарлатти, Шостакович и Равель – не самое типичное соседство композиторских имен на афише. Выбранные для программы сочинения – почти эксклюзив: а как иначе охарактеризовать две клавирные пьесы Скарлатти, прозвучавшие в версии Шостаковича для духовых инструментов и литавр, фортепианные циклы Равеля – «Гробница Куперена» и «Отражения» – в оркестровках самого композитора и современных аранжировщиков и Второй виолончельный концерт Шостаковича (тогда как все играют Первый)? Речь о концерте, состоявшемся в Большом зале консерватории в минувший вторник. Публика, заполнившая зал до отказа, мучилась от жуткой духоты (в БЗК, как известно, не только еще не приступали к ремонту, но так и не смогли найти возможность хоть как-то кондиционировать воздух). Однако практически никто не ушел, хотя завсегдатаев-меломанов было не так уж много.
Концерт, безусловно, стоил того, чтобы вытерпеть дискомфорт. Немецкий симфонический оркестр Берлина – качественный коллектив, с сильными духовиками (не чета нашим, как бы они ни старались) и суховатой струнной группой (а вот по части певучести и насыщенности звучания российские оркестры дадут фору многим европейцам). Впрочем, такое сочетание – не только типичный европейский коленкор, но и стиль именно этого коллектива, который с момента своего основания (1946) делает ставку на исполнение музыки современной, а не классики и романтики. Сегодня этим берлинским симфом руководит Кент Нагано, а Ашкенази общался с музыкантами этого оркестра в течение 10 лет еще в годы разъединенной Германии и покинул свой пост – так совпали жизненные и общественные события – в год падения Берлинской стены.
Пожалуй, самое сильное впечатление от Немецкого симфонического – блестящая ансамблевая игра, когда четкость линий партитуры выверена до микрона, когда ясно голосоведение в каждой группе и баланс между ними настолько хорош, что ощущаешь физически, как и из чего рождается тембр оркестра. Это ощущение сродни слышанию звука и всех его обертонов единовременно и по отдельности, как впечатление от выбранной художником цветовой палитры и сделанной им с использованием данных конкретных цветов картины.
Виртуозно исполненные пьесы Скарлатти предполагали избранные цвета деревянных и медных духовых инструментов (с подключением литавр), однако музыкантам удалось задействовать весь спектр (предложенных для оркестрового варианта Шостаковичем) оттенков, играя не просто фразы отдельными приемами, но играя самими фразами. В Равеле, где сама оркестровка произведений невероятно колористична, по-импрессионистски богата «состояниями цвета», Владимир Ашкенази и его подопечные показали верх мастерства, сохраняя прозрачность в звучании даже в самых насыщенных, кульминационных моментах, нигде не потеряв ощущение воздуха.
Второй виолончельный концерт Шостаковича оставил неоднозначное и очень своеобразное впечатление. Но здесь, как кажется, – своя история. Этот концерт, написанный 60-летним композитором, увел исполнителей в сторону философских эпических размышлений и лирических высказываний. Однако Шостакович не идет только в этом направлении: ирония, гротеск, драматизм – здесь всему находится свое ключевое место. Но в интерпретации музыкантов доминировали эпика и лирика. И даже во второй части. А ведь там композитор дает в столь свойственной ему манере «говорящую цитату» – в данном случае из песенки «Купите бублики». Думается, что тон интерпретации задавал Линн Харрелл – музыкант с поистине волшебным прикосновением к инструменту. Когда его слушаешь, невозможно понять, происходит ли прикосновение смычка к струне: кажется, что звук рождается сам собой и течет, как масло. Харрелл – очень чуткий к нюансам исполнитель, заставляющий виолончель не только петь потрясающе красивым тембром, но и говорить. Однако он не может показать ужас, безобразие, издевку: этого, как кажется, просто нет в его внутреннем ощущении мира. Харрелл гармоничен, как художник Ренессанса, и Шостакович в его интерпретации получился глубоким лирическим философом, изысканным языком рассказывающим нам о мире. Очень неожиданно. Но, как произведение исполнительского искусства, такая интерпретация не может не впечатлить.
