Когда мертвые хватают живых

Ноздрев (Александр Лазарев) и Чичиков (Сергей Арцибашев) в постановке Арцибашева вполне хрестоматийны. Сцена из спектакля 'Мертвые души'.
Фото Валентина Белянчева

Владимир Малягин, который прежде написал для Сергея Арцибашева инсценировку «Карамазовых», теперь переработал для театра поэму Николая Васильевича Гоголя. Подзаголовок спектакля: «Поэма о Чичикове в 2 актах и 2 томах». К хрестоматийной афере дворянина Павла Ивановича Чичикова, скупавшего у провинциальных помещиков мертвые души, которые по документам значатся «как бы живые», добавилась другая, менее известная. При посредстве добрых людей Чичиков переписывает на себя наследство миллионерши Ханасаровой. За это попадает в тюрьму, но даже в ИТУ чувствует поддержку своих благодетелей. И тут, буквально за пять минут до философски-публицистического финала, на него нападает раскаяние, поддержанное, с одной стороны, богоугодными словами благочестивого миллионера Муразова (Игорь Охлупин), с другой – патриотической речью честного генерал-губернатора (Игорь Костолевский). И Чичиков прозревает. Виной тому, надо понимать, любовь героя к прелестной девушке Улиньке. Не знаю, о какой морали думал режиссер и исполнитель роли Чичикова Сергей Арцибашев, а я эту историю понял так: если ты всерьез занялся бизнесом, нечего нюни распускать. Тогда и дело не пострадает.

Любовь побеждает бизнес, а не смерть.

Второе действие спектакля – второй том гоголевских «Мертвых душ», с небольшими вкраплениями реприз из первого, пущей театральности ради. Первое действие – из «школьной программы»: Чичиков у Манилова (Виктор Запорожский), с Коробочкой (Светлана Немоляева), у Собакевича (Игорь Кашинцев), у Плюшкина (Игорь Костолевский), по пути встречает Ноздрева (Александр Лазарев)┘ Театральный эпиграф – философское завещание отца (Рамзес Джабраилов): точно бог Саваоф, из-под колосников он наущает сына беречь копейку и не доверяться друзьям-товарищам. Не слушает его сын.

Декорация, придуманная Александром Орловым, чрезвычайно затейлива: две полусферы образуют замкнутый цилиндр, который занимает всю сцену, снизу доверху. Когда на него падает свет, видно, что вся эта конструкция вышита, вернее, сплетена – так, как плетут корзины, причем снаружи она черная, а изнутри – белым-бела. Но главное, эта ткань невероятно эластична, и сквозь нее то и дело высовываются чьи-то услужливые руки, а то и головы и даже целые фигуры – с нужной бумагой, с важным советом. А исполнив дело, и руки, и головы вновь исчезают, а ткань «складывается» в первоначальном плетении, точно омут речной.

Этакое бы плетение – да в драматургическую ткань!

Но – нет.

Дело не в старомодности театрального хода и самой театральной игры, предлагающей традиционные вариации диалогов «Чичиков и┘», механически соединенных между собой. Проблема спектакля – в некоторой актерской недостаточности: замечательные артисты строят роли на нескольких хорошо знакомых штампах, которых недостает, чтобы в их хрестоматийных героях открылось вдруг нечто увлекательно новое. На этом фоне, конечно, интереснее остальных оказывается Игорь Костолевский в роли Плюшкина: его, красавца героя, меньше всего ожидалось увидеть в роли страшилища-скопидома. Впрочем, этот актерский героизм первого акта компенсируется во втором традиционным Костолевским в роли резонерствующего генерал-губернатора. Слова его, обращенные к публике, впрочем, следовало бы выслушать всерьез (с учетом обращения их к тем, кто сегодня кое-какое влияние в стране имеет). Он говорит, что в России все продано, все цены объявлены, что надо срочно спасать отечество и что он едет к государю просить его – ради спасения отечества – позволить ему судить по законам военного времени (следует ли пояснять, о чем речь?).

Самого Чичикова ни минуты не жалко, он не вызывает сочувствия ни как успешный аферист (все-таки для успеха его затеи нужны были и талант обольщения, и порода), ни как мятущийся интеллигент, подумывающий о живой своей душе. А не жалко его, быть может, потому, что на возрождение отведены лишь несколько последних минут из большого трехчасового спектакля.

А вот господа Зурабов и Фурсенко получили удовольствие. Это понятно: история с наследством и отказом от него напомнила им сегодняшнюю монетизацию и вчерашние залоговые аукционы. Размеры же прежних откатов – всего 20%, которые просит у Чичикова демонический юрисконсульт, – должны были их насмешить. Действительно жалко, что Греф не пришел. Не услышал бессмертного текста.