Ксения Воротынцева Константина Рождественского анонсировали как ученика Малевича и еще одну возможную звезду русского авангарда. С подходящей биографией – полжизни экспериментировал с живописью, потом оформлял советские стенды, стал академиком. Но выставка Рождественского – хоть и открылась с пафосом в Третьяковке – сенсацией не стала.
За художником видна хорошая советская школа – действительно крепкая, не подпустившая бы бездарность к мольберту. Но работы Рождественского похожи на картинки в учебнике истории искусств – иллюстрации к художникам конца ХIХ – первой четверти ХХ века. Общение с Малевичем превратилось – пусть на авторский манер – в его копирование: «Три грации» Рождественского – это беззастенчивый перепев «Девушек в поле» Малевича. Та же попытка уйти к чистым геометрическим формам и локальным цветам – разрушить фигуратив, слишком натуральный и поэтому для авангардистов скучный. Рождественский позаимствовал не только общий дискурс живописи Малевича, но и кое-какие темы – например, крестьянскую (в серии портретов «Мужики»). Однако радикализма ему не хватило – Казимир Северинович не побоялся выставить безвкусный «Черный квадрат», а Рождественский, увы, остался на осторожной, средней позиции, не качнувшись и в другую крайность – академизм. Его хватило лишь, чтобы изучить импрессионизм и сделать серию работ, в которых легко узнать грузные натюрморты Сезанна – только по-другому раскрашенные. Увлекся кубизмом – и готовы картины, в которых есть все основные черты течения, но не хватает оригинального взгляда.
Художественная среда и врожденный талант сделали из Рождественского хорошего графика и колориста. Но его работы могут понравиться лишь тем, кто плохо знает живопись, – увы, после похода на выставку хочется посмотреть оригиналы. А если еще честней – академическую живопись: все-таки деконструкция и прочие издевательства над сутью искусств – это временная и эфемерная мода.
