Наталия Якубова Виктор Бодо, режиссер спектакля под названием «Яперемолотяисчез», идущего на камерной сцене самого престижного будапештского театра «Катона», прославился еще студентом (1998), в спектакле Арпада Шиллинга «Ваал». Через пару лет, когда, посмотрев «Ваала», Бернар Февр д’Арсье пригласил Шиллинга сделать спектакль для авиньонской программы «ТЕОРЕМ», Бодо сыграл в нем героя «Американского психоза» Брета Эллиса – высокопоставленного нью-йоркского служащего, помешанного на выполнении требований глянцевых журналов. Неудивительно, что сегодня, когда Виктор Бодо ставит парафраз «Процесса» (а спектакль с упомянутым выше заглавием – и есть такой парафраз), то герой Кафки оказывается уже не жалким Акакием Акакиевичем, а прямо-таки банковским заправилой, которого, может, и есть за что привлечь к ответу. А что принимает господ нелеповатого вида за актеров, нанятых коллегами для поздравления с днем рождения, – тоже потому, что ему это поздравление причитается (оно и последует, когда он явится на работу, – такое же нелепое, с таким же черным юмором).
«Процесс» Кафки оказывается весьма современной историей, и не в каком-то отвлеченном смысле «созвучности современному мироощущению индивидуума», а во вполне конкретном: пресловутый процесс – это просто жизнь, но не окраин и трущоб, как думалось Кафке, а самого что ни на есть city – делового центра. И прилегающего к нему «Бродвея». В постановке Виктора Бодо все сверкает и кружится в беспрестанных корпоративных вечеринках, потому что в этом мире нет никого, кроме повязанных «процессом» мужчин и развлекающих их женщин. Бродвей, впрочем, закавычен лишь слегка, потому что, хотя и не обошлось без воспоминания о «Голубом ангеле» Марлен Дитрих, красотки соблазняют элитную публику (в зале помещается где-то 60–70 человек) скорее при помощи американских шлягеров.
Глядя на Тамаша Керестеша, играющего Йозефа К., трудно удержаться от ассоциаций с Дейлом Купером Кайла Маклахлана. Он похож на него и чисто внешне; однако есть и более глубинная связь. Этот Йозеф К. так же трогательно серьезен, с таким же пафосом, поначалу, относится к своей миссии в этом мире. Этим отличается от остальных, в этом смысле он – невинен. И именно поэтому будет «перемолот». И вот Йозеф К. уже ассистирует у зубоврачебного кресла, неожиданно вкатившегося в его банк, поскольку один из его недавних экзекуторов сейчас должен вырвать язык другому, а Йозеф К. хотел бы, чтобы экзекуция закончилась раньше, прежде чем на работе заметят эту странность.
Йозефа К., однако, все же экзекутируют. После чумовой вечеринки с трудом сохраняющие равновесие мужчины и их икающие дамы присутствуют при том, как ошалевший Йозеф К. бодро прыгает в некий, напоминающий аппарат для облучения, механизм, внутри которого что-то потом бешено крутится, а из желобка течет клюквенного цвета струйка. Мужчины подписывают десятки актов, женщины скучают, потом все уходят. В этот опустевший мир Йозеф К. выпрыгивает цел и невредим и отправляется покататься на скейт-борде. Процесс пошел.
Будапешт
