Против всех

Репертуар театра «Новая опера» обогатился шедевром эпохи бельканто – оперой Гаэтано Доницетти «Любовный напиток». Сочинения достойно исполнили солисты и оркестр театра (дирижер Эри Клас), а спектакль получился веселым и ярким (художник Вячеслав Окунев). Только вот не тема любовного напитка волновала создателей спектакля. Режиссер Юрий Александров, автор постановки, предложил зрителям сакраментальный вопрос: каким должен быть оперный театр сегодня? Сам он считает, что оперный театр должен быть апологетом красоты. Эта позиция и стала коренной в его новой (в творческом багаже режиссера уже третьей) постановке «Любовного напитка». Предлагая зрителю сделать свой выбор, Александров имеет в виду некую «войну подходов» к опере, сражения на полях которой, по мнению режиссера, охватили Москву. Так, «Любовный напиток», знаменитая опера, где в комической манере обыгрывается идея волшебного зелья из легенды о Тристане и Изольде, решена в двух сценических аспектах. Первый из них (начало и счастливый финал) призван, как считает сам Александров, изобразить «театр, живущий по законам красоты, немножко старомодный, но потрясающе яркий и вдохновляющий». На деле это выражается в том, что в помпезных, почти сталинских интерьерах с зеркальным куполом разворачивается что-то вроде богатого венецианского карнавала: хор в роскошных дорогущих костюмах, Адина (Ольга Мирошникова) и вовсе выезжает в какой-то немыслимой сверкающей карете, напоминающей бронетранспортер. От всего этого блеска начинает сводить зубы уже на третьей минуте. Спасибо лекарю-шарлатану Дулькамаре (Олег Диденко), который выходит из зала и прекращает все это безобразие со словами: «Что за чушь!»

Дальше место действия кардинально меняется. И тут мы уже имеем дело со вторым режиссерским аспектом – «жизнь – примитивная и однообразная, вторгающаяся в эту красоту» – в виде обшарпанного двора, кишащего всяким сбродом: пьяницами, девицами поведения легкого и не очень. С играющим патефоном и криками «рыба!», разумеется. И действие, соответственно, разворачивается по примитивным законам жизни. Влюбленный в Адину Неморино (Михаил Губский) напился «любовного напитка» (или известного сорокаградусного зелья). Адина рассердилась и предпочла другого. За еще один глоток «нектара любви» Неморино сдался в рекруты сопернику Белькоре (Илья Кузьмин). Происходящие на сцене перипетии больше всего напоминают веселый советский капустник на злободневную тему.

Для смысловой кульминации режиссер выбрал один из самых прекрасных моментов оперы – романс Неморино, лирично и проникновенно исполненный Михаилом Губским. Гениальная музыка Доницетти при этом звучала из уст┘ мужика в ватнике и ушанке. А на заднем плане, как тени чего-то недоступного и очень красивого (словно из другой оперы), кружились карнавальные персонажи. По мере продвижения к развязке, когда Адина разобралась в чувствах, а Белькоре проявил благородство и позволил ей выкупить контракт Неморино, сцена мало-помалу наполняется «масками», и в финальном хоре блеск и великолепие поглощают убогость и примитив.

Выбор режиссера Александрова очевиден: красивый и яркий театр ему ближе, чем псевдорежиссерские находки в примитивных ассоциациях с бытовыми реалиями. Так что свою задачу он, казалось бы, выполнил. Но выиграла ли от этого опера, милая, трогательная история о любви с по-настоящему красивой мелодичной музыкой? Как раз музыка оказалась здесь, к сожалению, на последнем плане (вспомним романс Неморино), все наивные комические ситуации опошлились бытовухой (вплоть до того, что один из дуэтов Адины и Белькоре с русским текстом больше всего походил на частушки с соответствующим содержанием), а волшебный любовный напиток и вовсе превратился в стакан водки.

Неизвестно, предусматривает ли замысел Юрия Александрова три варианта ответа, но музыкальный обозреватель «НГ» ставит галочку в графе «против обоих кандидатов» и выбирает живой, а не условный оперный театр, осмысленный, и прежде всего обусловленные музыкой новации.