Рампа: скорее огни, чем пыль

Мстислав Добужинский. Деревянные куклы. 1927.
Картон, масло. Собрание Михаила Краснова, Женева

Выставка Мстислава Добужинского в московской галерее «Наши художники» показывает малоизвестные работы одного из главных «мирискусников». Все они выполнены уже после отъезда из Советской России (эмиграцией это на самом деле назвать трудно) и в большинстве своем связаны с театром.

Поскольку Мстислав Добужинский (1875–1957) хоть и эмигрировал после революции, но политикой не занимался, в советское время он был автором разрешенным. О нем и монографии выходили, и творчество его, даже послевоенное, не было под запретом.

Тем не менее нынешняя выставка в московской галерее «Наши художники» – из разряда экстраординарных. Здесь впервые представлен публике ряд московских коллекций, а также показаны собрания двух литовских музеев – Литовского музея театра, музыки и кино (Вильнюс) и Национального музея изобразительного искусства им.Чюрлёниса (Каунас). Именно в Литву Добужинский, сам наполовину литовец, уехал из России в 1924 году. В Литву он вернулся и после нескольких лет жизни в Париже, куда фактически бежал с вновь приобретенной родины: поначалу Добужинского встретили в Литве не очень приветливо, заказов практически не было┘ то ли дело на берегах Сены! Добужинский был очарован Парижем со времени своего первого путешествия в 1901 году: «Я все еще не могу освоиться с той мыслью, что я в Париже, дорогой мой папа. В самом Париже, сердце Европы, пупе Земли до некоторой степени. Идешь по мосту через Сену, мелькнут вдали башни Notre Dame – тут и толкнет тебя: да ведь ты же в Париже. Сижу на империале конки и глотать не успеваю все, что проходит перед глазами, – ведь тут каждый камень, кажется, может быть положен в музей». И Париж встретил его восторгами, хотя работу в основном предлагали свои же, русские эмигранты, да еще советские издательства – так, Добужинский проиллюстрировал по заказам из Москвы «Трех толстяков» Олеши и «Женщин эпохи французской революции» Галины Серебряковой.

Зато возвращение в Литву оказалось триумфальным. С Добужинским, ставшим главным художником Государственного литовского театра в Каунасе, работал Михаил Чехов, в труппе театра были артисты Дягилева, да и сам его статус национального классика становился все очевиднее. Он создает множество эскизов к операм и пьесам литовских авторов, но не забывает и русскую драматургию, от Гоголя до Островского; вместе с Чеховым он инсценирует «Бесов» Достоевского. Показывают в «Наших художниках» и эскизы костюмов к «Пиковой даме» Чайковского. Позднее он также работает над «Войной и миром» Прокофьева. Правда, работы к «Войне и миру» в экспозицию не попали, зато хватает другого Прокофьева в интерпретации Добужинского уже американского периода его жизни – это опера «Любовь к трем апельсинами» и балет «Русский солдат». В Нью-Йорке же был поставлен и балет Арама Хачатуряна «Кавказский пленник» – видимо, именно эта политическая благонадежность и позволила Добужинскому не исчезнуть из художественной истории даже в советские времена. Что из исторической перспективы не выглядит уже не плюсом, не минусом, а просто данностью, не способной ни удивить, ни утешить.

Еще больше архивных материалов, чем выставочные залы, включает в себя каталог – здесь много впервые публикуемых фотографий, запечатлевших как подготовительные работы к спектаклям, так и сцены из самих спектаклей. Все это наводит на мысли, что выставка носит настолько ярко выраженный театральный уклон (из 150 работ почти 125 связаны с театром), что интересна в первую очередь определенной части публики. Но искусство – как жизнь: если уж влюбляешься, то во все сразу.