Воланд vs Франкенштейн. Инфернальные образы в театральном Петербурге

Постановки «Мастера и Маргариты» Петербург ждал почти полвека. Фото Натальи Разиной / Мариинский театр

Петербургская премьера оперы «Мастер и Маргарита» Слонимского на Новой сцене Мариинского театра и мировая премьера мюзикла «Франкенштейн» Игнатьева в Театре музыкальной комедии предстали друг за другом ударной рифмой на тему вселенского зла и методов борьбы с ним. Булгаковская опера приехала на гастроли из Самары – спектакль был поставлен осенью и идет в Театре оперы и балета.

При том что в последний год трудно не заметить, как во многих театрах воцаряются то комедии, то комические оперы, пьесы со счастливым концом – время-то, чего уж тут, ого-го какое веселое, поэтому отчего ж не послушать какого-нибудь Россини, – появление в афише таких опусов, как «Мастер и Маргарита» и «Франкенштейн», подобно грому среди императивно создаваемого «ясного неба». Эти два, казалось бы, ну очень разных названия в полярно разных жанрах так сейсмически сильно и стильно отразили происходящее здесь и сейчас, что оставалось только изумляться и убеждаться в истине избитого утверждения «вызвано духом времени». В мюзикле «Франкенштейн» режиссер Алексей Франдетти азартно взялся ставить историю о том, как зло порождает зло и остановить серию жестоких убийства невозможно, тем более когда на тропе войны стоит чудовище, сшитое из чужой плоти. Ужасы убийств тем страшнее, что происходят в 1972 году – в пору расцвета хиппи с их неустанными призывами к радости, счастью и любви, что так активно слышно в стилизованной под тембры и ритмы эпохи оркестровой партитуре. Этот мюзикл стал звездным часом для Алексея Штыкова, с вулканической силой и дикой страстью сыгравшего Создание. Финал спектакля ввел зал в оцепенение, когда десятки убитых были выстроены клином, после чего оркестр умолк, а в зале раздается лишь голос: «Суд удаляется для вынесения приговора». Здесь перехватывает дыхание так, что, кажется, тебя вот-вот разорвет от боли и отчаяния.

Опера «Мастер и Маргарита» очень долго ждала своего рождения на петербургской сцене. Ее создатель Сергей Слонимский так и не дождался, если не считать полусценического исполнения первого акта в Михайловском театре в 2012 году, в год 80-летия композитора. Ее продирижировал сам Владимир Юровский, вспомнив, как в 1989 году ассистировал своему отцу Михаилу Юровскому, который готовил концертное исполнение в Большом зале Московской консерватории. Ну а в момент своего непосредственного композиторского рождения в 1972 году эту оперу постигла участь запрещенного опуса: слишком не остыла еще история с романом Булгакова, первая книга которого была опубликована лишь в 1966 году, спустя более четверти века после смерти писателя. В Самаре, где помимо общей истории театра существует контрапункт истории премьер Сергея Слонимского, на постановку оперы был приглашен режиссер Юрий Александров, масштабу личности которого идеально подошла полифония Булгакова, хотя и современный музыкальный язык хорошо ему знакомого ленинградского композитора тоже отозвался в нем живейшим человеческим и профессиональным высказыванием.

История о появлении дьявола в столице нашей родины, призванного туда для борьбы с нечистью и мракобесием пролетарско-коммунистического режима, отразила настроения писателя, мечтавшего избавиться от своих тупоголовых гонителей и мучителей. Однако в опере Слонимского не она оказалась в центре внимания композитора, хотя прозаседавшимся в МАССОЛИТе все же досталось – пожар случился. Нет в опере и знаменитой пышной барочной сцены «окормления народа валютой» – фокусов с разоблачениями в варьете, а все ее умопомрачение и шабашный угар передались балу у Воланда, где композитор пустился во все тяжкие, словно решив расквитаться с жанрами музыкального побеждающего масскульта, устроив разнокалиберные дикие пляски смерти. Вместе с либреттистами Юрием Димитриным и Виталием Фиалковским Сергей Слонимский сфокусировал оптику на фигуре Понтия Пилата, диалог которого с Иешуа открывает оперу. Пилат стал идеальным объектом, замыкающим основную философско-этическую дилемму романа сосуществования добра и зла в человеке, их относительности, коль скоро Воланд, ярчайший представитель нечистой силы, является в Москву, чтобы помочь гонимым писателям справиться в борьбе с адом, чинимым системой, а значит, совершить доброе дело и подтвердить гетевское «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». А уж чего стоит мудрая психотерапевтическая философия Воланда в его разговорах с Бездомным и Берлиозом, с Маргаритой – за это Булгакову, а вслед за ним и Слонимскому стоит сказать отдельное большое человеческое спасибо.

Юрий Александров впервые за многие годы работал не со своим постоянным художником Вячеславом Окуневым, а с Сергеем Новиковым, художником по свету выступила Ирина Вторникова. Однако визуальная сторона спектакля как по цветовой гамме, так и по фактурам, силуэтам и формам воландовским образом до смешного оказалась очень похожей на хорошо знакомую стилистику постоянного партнера режиссера. Хронотоп спектакля соединил три лестницы, ведущие к трем евангельским крестам, трон Пилата, рояль, телефон и трамвай. Последний проявил свои многофункциональные возможности почти как карающий объект из фильма ужасов, сначала убив Берлиоза (в опере это – Здравомыслящий), а затем обеспечив пожар и полет Маргариты на бал.

Юрию Александрову было не до интерпретации – разобраться бы с хитросплетениями романа, чтобы не заблудиться во времени-пространстве. Впрочем, об этом изначально позаботился композитор, отказавшись от ряда сюжетных линий, сосредоточившись на главном, в том числе на проблеме Пилата с его мучительно скользким вопросом «Что есть истина?», который в одной из сцен появляется фактически в сталинском кителе, давая вспомнить афоризм Иосифа Бродского о том, что история человека – это в лучшем случае история костюма.

Огромный роман Булгакова Слонимский «упаковал» в двухактную оперу объемом менее трех часов, а большому симфоническому оркестру, подозревая о возможных сложностях продвижения, предпочел оркестр камерный, который связал тесными нитями с тембральными характеристиками персонажей, подобно марионеткам. Дирижер Евгений Хохлов провел ювелирную работу по симфонической огранке партитурных линий, выстроив очень живой, дышащий, пронзительно ясный организм, позволивший певцам чувствовать себя максимально органично в прихотливой, хотя и очень рационально организованной музыке. Каждая из вокальных работ, а их в этом спектакле насчитываются десятки, включая хор, получилась, согласно партитуре, невероятно рельефной, с индивидуальной прорисовкой. Мастер и Маргарита (Владимир Боровиков и Анастасия Лапа), носящие все серое, сочинены Слонимским так, чтобы показать личности не столько незаурядные, сколько как будто самые обыкновенные, которым хочется простого человеческого и в то же время какого-то необыкновенного счастья и чуда в стране, где они не ожидаются или даже невозможны в ближайшее время. Каждый из них насквозь пропитан меланхолией. Мерзкого Иуду под стать Смердякову Достоевского исполнил Иван Максимейко, мятежного Левия Матвея – Михаил Губский, вальяжного Воланда – Максим Сударев, а обреченного Иешуа – Роман Николаев. Но верхом композиции от начала до финала оставался баритон Сергей Лейферкус, который не случайно согласился на эту головоломную партию Понтия Пилата, ибо кому как не ему знать, где и как в опере искать ответа на вопрос «Что есть истина?».