Не столько плейбой

- Андрей, сразу скажу, что первое (а может быть, и единственное), что лично мне не понравилось в книге, - это название. Отчего оно такое? Ты сам придумал?

- Издательство ставит такое название, поскольку есть определенного рода имидж Житинкина. Это как бы игра. Игра - в каком смысле? Сначала это как бы журналистский штамп, трюизм, клише - я во многих публикациях о себе это читал. Особенно что касается тусовок. Да, Житинкин где-то на пароходике, понимаешь, с рюмкой-тарелкой - это часто показывают в новостях, и это, скажу тебе, репортажная байда... Но после этого - под обложкой - начинается совсем другой Житинкин. То есть название, "плейбой", портрет в темных очках - это провокативный момент. Для тех, кто по журналистским публикациям или светской хронике представляет меня именно таким. В книге увидят другим. Потому, конечно, это была сознательная просьба издательства - дать на обложку клише: что условный обыватель понял об условном Житинкине, человеке, который появляется там и сям и который, как многим кажется, живет играючи... Но никто не знает, как было страшно на самом деле, когда я начинал. Как три года подряд закрывали все мои спектакли (это все есть в книжке) и какой я на самом деле наедине с собой. Или когда сужу себя "по гамбургскому счету".

- В том-то и дело, что в книге ты не столько "плейбой", или рассказчик актерских баек, или умудренный наблюдатель театрального быта... Тут ты предстаешь и в качестве поэта, и тонкого прозаика - что для меня вообще неожиданно, и драматурга, и инсценировщика... Ну, впрочем, что я говорю? Расскажи лучше сам о книге. Как ты ее срежиссировал?

- Да, для затравки в этой книжке, конечно, есть игра, то есть то, что зритель от тебя, может быть, и ждет. Потому что зритель знает актеров, с которыми я работал, актеров замечательных - начиная от покойных уже Якута и Смоктуновского. Потом идут наши патриархи Жженов, Яковлев, Гурченко, Ширвиндт, Державин, Терехова, Талызина, Дробышева, Казаков, Тараторкин - ну просто выдающиеся наши русские актеры. И, конечно, более молодые: Домогаров, Безруков, Чонишвили, Ильин, Кузнецова, Яковлева, Вавилов... - ну, кого только нет.

- Это первая часть - "От Я до А" - как бы телефонная книга наоборот, которую тоже можно поставить, как Мейерхольд говаривал...

- Ну, в смысле Мейерхольда ассоциация, конечно, правильная абсолютно! Но даже это ожиданно. Но потом - следующий кусочек, который я осторожно называю даже не стихи, а "Поэтические перформансы". Потому что перформанс - это тоже театральное понятие. Но это не поэзия в чистом виде, а поток сознания режиссера. Только где-то он зарифмованный, где-то белым стихом - но, я настаиваю на этом, поток сознания не поэта. Хотя форма и поэтическая. Хочется ведь доказать моим зрителям и читателям, что я и это умею! А они вдруг в это въезжают и удивляются тому, что режиссерская кухня состоит из того, чего не видно на сцене. Зато это остается в строчке.

И, уж конечно, абсолютный поток сознания режиссера - роман "Житинский". Герой (это ясно из названия), конечно, не я, но герой - режиссер, и он мой альтер эго. Там очень много от меня....

- А насколько?

- Ну, может, это кого и заинтересует... Я ведь в интервью обычно никогда не говорю о своей личной жизни. Или перевожу на ироничный лад и ухожу от вопроса. И это правильно! Если актеры еще могут быть людьми очень публичными и они как бы "пускают всех в свою спальню" (что, мне кажется, не верно, но бог с ними - они актеры и имеют на этом определенного рода имидж), то режиссеру это делать не нужно. Но! Тем не менее я очень откровенен в прозе. То есть те, кто захочет что-нибудь новое обо мне узнать, узнает. Но это - для думающего читателя, который хочет работать.

- В каком смысле?

- В этом романе - "Крохотном романе из длиннот" - очень много личного. Это ведь не интервью, не съемка, а именно акт абсолютного переосмысления, художественного воспроизведения чего-то. Там много собирательного, там, кстати, многие режиссеры себя узнали, думая, что это про них, кто-то из актеров узнавал себя. Ничего подобного! Все герои - собирательные, но какие-то атмосферные, психологические вещи и детали стопроцентно точно воспроизводят закулисный мир. Только я не хотел бы, чтобы получилось, как, знаешь, у Булгакова в "Театральном романе", когда Максудов - это он, а все корифеи (и не только) "Художественного театра", вплоть до последней сошки имеют точных прототипов. Здесь - не то, и те, кто меня хоть немножко знает или кому я интересен не только в профессии, а просто как человек, кое-что узнают о моих браках, о моих женах... Но, повторяю, в художественном варианте. Это не документ, это проза.

- Я вижу, для тебя эта часть - прозаическая - особенно важна. Я и сам от тебя такого не ожидал. А кроме того, драматургия...

- Для тех, кто привык видеть Житинкина "в миру", когда они прочитали этот маленький романчик - это стало некоторым откровением, и не только для тебя, поверь. Ну, еще как-то понятны инсценировки. Поскольку все знают, что в Театре Моссовета идет моя инсценировка "Милого друга". В Театре Табакова ("Табакерке") идет моя инсценировка "Психа" (по роману Александра Минчина, изданному в США) и моя инсценировка Томаса Манна "Признания авантюриста Феликса Круля". Еще моя инсценировка "Анны Карениной" в Театре на Малой Бронной. Но тут - новое качество. Я настаиваю, что "Портрет D" - это оригинальная вещь. Там убраны многие коллизии, и из "Портрета Дориана Грея" Оскара Уайльда я сделал локальную, всего на девять человек, пьесу. И уж тем более "Лулу", где из двух драматических поэм Франка Ведекинда "Дух земли" и "Ящик Пандоры" сделана сценическая версия - пьеса истории жизни этой знаменитой куртизанки.

- Ну, обе они сделаны тобою же и в Театре на Малой Бронной.

- И те, кто видел спектакли, не отрицают их определенной магии следующего порядка. Многие почему-то берут в руки, покупают или перечитывают эти вещи. Меня самого потрясло, что во время спектакля "Милый друг" в киоске фойе Театра Моссовета идет очень бойкая торговля именно этим романом Мопассана. Зрители ждут потом актеров на служебном входе, и актеры, представь себе, расписываются не на программке, а прямо на романе Мопассана!

А на Бронной очень хорошо продавался "Портрет Дориана Грея" - я и сам как-то поставил там автограф. И, естественно, "Дневники Нижинского" - поскольку там идет мой спектакль "Нижинский - сумасшедший божий клоун" с Александром Домогаровым в главной роли.

А вот когда зрители смотрели "Лулу" - они даже не знали, где это взять. Потому что Ведекинд был у нас издан только до революции, с "ятями", да и пьесы с таким названием - "Лулу" - просто не было. Это я ее так назвал по имени главной героини двух поэм - сейчас ведь любят лейблы, так я и выбрал лейбл "Лулу".

- А ты сам еще не ощущаешь себя "лейблом"?

- Тут, я думаю, нет никакого противоречия с точки зрения меня как человека и моего имиджа. Все мои спектакли имеют яркую, скандальную упаковку, а внутри-то у них очень серьезное содержание. Может, потому, что я коренной вахтанговец (ты знаешь, я закончил сначала актерский, потом режиссерский факультеты), я придерживаюсь такого правила. Форму надо нафантазировать (и это формула самого Вахтангова), а содержание оно так или иначе - уже в тексте. Я же иногда специально нагнетаю шумиху, слухи, короче, создаю скандал перед премьерой - потому что зритель должен купить билет. А конкуренция сейчас бешеная. И поэтому зритель покупает билет на "Калигулу" Камю, привлеченный слухом, или на "Анну Каренину", поскольку журналисты расписали уже, что она у Житинкина выставлена наркоманкой, - а видит он потом очень серьезный спектакль. Безумно чистый. У меня, кстати, нет, наверное, более целомудренного, атмосферного спектакля, чем "Анна Каренина" - хотя писали бог знает что!

Поэтому, возвращаясь к твоему самому первому вопросу, я не вижу противоречия, что книжка с таким вот названием - "Плейбой московской сцены", а содержание у нее совершенно другое!

- Ну и последний, наверное, вопрос. Ты всегда работаешь с тем, что называется "настоящей" литературой. Может, она не всегда известна или, напротив, слишком известна и даже затерта. Начиная с "Игры в жмурики" Михаила Волохова, через Оскара Уайльда, Камю и приходя вдруг, к примеру, к Арбузову ("Мой бедный Марат"). Короче - идешь всегда от текста. В каком вообще взаимодействии на сегодняшний день оказались, на твой взгляд, театр и литература?

- Я всю жизнь, наверное, об этом думаю. Потому что действительно я не позволил себе скатиться в "бульвар". Огромное большинство театров (и нельзя бросить в них камень!) сейчас выживают, ставя водевили, какие-нибудь фарсы или комедии про трансвеститов. Много и литературы бульварной. Как мне сказал один зритель: "О, клево, можно прийти поржать!" Да, можно поржать и получить кассу. Мне дороже мой успех и мой аншлаг на серьезных спектаклях. Я, например, сделал эксперимент. Из очень непопулярного места за два года я раскрутил Театр на Малой Бронной. И к концу своего там пребывания доказал, что это под силу даже одному человеку - ничего не меняя, никого из актеров не увольняя и тому подобное. Я из этого театра сделал посещаемое место. Но при этом все было сделано без компромиссов. На уровне действительно хорошей литературы: Дюрренматт, Альбер Камю, Оскар Уайльд, Лев Толстой - это высокий уровень! И я обалдел, когда увидел, что некоторые зрители сидят и подчеркивают что-то карандашиком в романе "Анна Каренина", который они с собой принесли, чтобы дома потом сравнить и понять, почему я убрал линию Китти-Левина или что-то еще. Или с томами Уайльда приходят...

Так вот, мне очень нравится, что некоторые театры сохраняют стиль, как бы мы ни крутили "очаг культуры" - поскольку ее, культуры, становится, как шагреневой кожы, все меньше и меньше. И это не банальные слова - и массмедиа, и шоу-бизнес ее вытесняют. Театр выстоял в борьбе, и зритель в него возвращается. Многие театры это понимают, а некоторые нет. И поступают при этом опрометчиво. Потому что не смотрят в будущее. Когда приходят "просто поржать" - творчески не растут ни актеры, ни режиссеры, ни сам театр. Один раз зритель зайдет - но потом ему захочется чего-то важного.

Так вот, мне приятно, что "на Житинкина" ходят люди, которые хотят чему-то удивиться. Они знали уже многое, читали, слышали - но пришли и увидели что-то новое. Со мной можно соглашаться или не соглашаться на уровне трактовки, но я не разочаровываю на уровне материала. И, думаю, будущее за этим.